(Перевод Андрея Коклина)
Ихлас
(Транскрипт вступительной части к одной из сессий Джона Беннетта)
Арабское слово "Ихлас" обычно переводится как 'искренность', хотя это и довольно слабый перевод. Словарь определяет его в значении "делания чистым, ясным или концентрированным". Это первичное, отражающее основную суть, значение. Второе: "спасение, освобождение, вытаскивание захваченного или запутанного человека или предмета". Третье: "быть или становиться искренним, свободным от коварства или задних мыслей, в служении, любви или дружбе. Чистая искренность сердца".
Утрата такой искренности наступает, когда любой вид фальсификации входит в то, что мы делаем. Или ещё, когда ничто не создаёт привкуса намеренной или даже ненамеренной фальсификации — просто от утраты контакта с искренностью. Это всё есть отход от подобного состояния, являющегося одним из состояний совершенного человека — того, кто всегда находится в состоянии сущностного контакта с реальностью вещей.
Весьма полезно периодически спрашивать самого себя: "Действительно ли я делаю то, что считаю себя делающим?" Скажем, если я иду куда-то, действительно ли именно я иду? Или это идёт "оно"? Как гласил афоризм на стене Дома Учения: "Учитесь любить то, что оно не любит". Именно "оно" является подделкой, захватчиком и фальсификатором. Как вам известно, это как раз то, против чего каждый должен быть настороже, не путая себя и видя голую правду за иллюзорными одеяниями.
На что я вас призываю взглянуть, это насколько далеко и глубоко простирается ваша способность удерживать это качество искренности, честности, прямоты в том, что вы делаете. И это ещё очень тесно связано с другим советом на рассмотрение: а именно о том, что внешнее и внутреннее должны соответствовать друг другу; что должно быть установлено правильное взаимоотношение между внутренним и внешним; что внешнее не должно предавать внутреннее, а внутреннее не должно игнорировать и уклоняться от внешних обязанностей и ответственности.
В принципе, каждый из нас признаёт, что все мы работаем вместе как единое целое и что все остальные здесь важны и ценны для нас; мы заботимся о прогрессе каждого, также как их благополучии. И в то же время, люди делают вещи, вредящие прямо или же ставящие в затруднительно положение других, известных либо неизвестных им, людей, лишь только потому, что они находят такое поведение более удобным для себя. И всю свою жизнь мы живём аналогичным образом. Люди просто ставят вперёд вопросы своих текущих удобств, и если им так удаётся провернуть дело, они так и делают, даже не задумываясь о неудобствах, которые они таким образом доставляют другим или конкретному сообществу, частью которого они являются. Они сдерживаются лишь внешними давлениями. Но если вы отнесёте это к себе: как это выглядит в глазах данного принципа Ихлас, или безупречности, думаю, вы сами увидите тогда, что это нечто, не требуемое в условиях обычной жизни, но одна из важных задач, которые перед нами ставит наша работа. Это создаёт также требования к нашему вниманию, к нашей готовности на дополнительные усилия и беспокойства, чтобы воздержаться от определённых вещей, которых мы можем достичь лишь только за счёт кого-то другого. Это не социальный вопрос; он связан с чистотой нашей собственной сущности. Если в нас есть реальное понимание того, что эта работа нам может дать, мы должны видеть, что чистота нашей сущности является величайшим из возможных для нас сокровищ.
Эта работа может дать нам индивидуальность; она может дать постоянство, неумирание. Но неумирание чего? Конечно, если это не нечто уже чистое и достойное бессмертия, то что нам следует сделать? Есть определённые вещи, которые могут быть изменены в нашей сущности именно здесь, в этих условиях существования, пока у нас ещё есть эта телесная жизнь. Даже небольшого проблеска видения жизни в другом мире достаточно, чтобы показать вам, что существование здесь, весьма и весьма реально, подобно тюремному. И в то же время, оно являет собой средство, способное привести нас к тому типу существа, которым нам предназначено быть. Когда у нас не будет больше этого тела, нам недоступен будет также и этот особый вид работы. Давайте посмотрим правде в глаза. А она такова, что если мы реально не будем ставить перед собой цель безупречной чистоты в нашей сущности, мы должны понимать, что мы умрём не имея уже дальнейшей возможности её достижения. Способны мы смотреть на это подобным образом сейчас? Не изменяя своей работе, не предаваясь адюльтеру с собственными эгоистическими импульсами? Это как раз задача по самонаблюдению. Наблюдению за собой с точки зрения этого особого качества — целостности, искренности, безупречности — не искажая, не прелюбодействуя, будучи честным с собой. И я прошу вас вспомнить, что всё это представляет собой дальнейший цикл в данной линии развития нашего понимания, начинающейся с установления контакта. Глупо говорить об искренности и обо всех этих вещах раньше того, как человек научится различать между своим пребыванием в контакте с тем, что он делает, и просто мыслями по этому поводу. Если у вас получается уже быть в контакте с тем, что вы делаете, сохраняя присутствие в себе и в отношении к своей деятельности, тогда вы можете также начать спрашивать себя: Но нахожусь ли я сейчас в состоянии Ихлас? Понимаю ли я его? Ощущаю ли я его вкус в себе, также как меняющийся вкус, когда оно искажается и фальсифицируется? Есть ли у меня осознание и ощущение неприятности от собственной внутренней нечистоты?
(Источник - Ichlas (Sincerity), J.G. Bennett, Theme Presentation, Jan 3rd, 1972)
Функция, бытие и воля.
Что знаем мы о мире? Несомненно, это некое обусловленное место, даже если и бесконечное. Если вы вспомните, о чём мы уже говорили, в нём везде присутствует 'хазард' (опасность), и это является ценой свободы. 'Хазард' приходит сюда как раз для того, чтобы дать возможность свободе и решению действовать в рамках мира времени и пространства. Но накладываемые условия пространства и времени не обладают абсолютной властью. Нечто в нас способно возвращаться к прошлому, проецировать себя в будущее и делать больше, чем просто наблюдать, как разворачиваются события. Оно способно вмешиваться в сами события и не может пребывать под теми же условиями, как и то, движением чего оно пытается управлять. Можно быть достаточно уверенными, что это 'нечто' в нас является не единственной вещью подобного рода в мире, и что, почти наверняка, это является также характерной особенностью самого мира. А если это так, то и мир также являет собой нечто большее, чем те пространственно-временные события, которые мы способны увидеть и потрогать — большее не просто по размеру и длительности, но по содержанию и значимости.
Наш опыт следует в направлениях, не полностью заключённых в рамках пространства и времени. В нас присутствует и другой, более глубокий опыт. У нас бывают одновременные, синхронные переживания или вневременной опыт, хотя большинство людей и не осознают эту сторону его природы. Кроме того, мы можем действовать в мире.
Под "существующим миром" я подразумеваю не только тот мир, которого мы достигаем посредством своих органов чувств, вместе с концепциями, полученными из знания вещей и их взаимоотношений. Я подразумеваю под этим всё возможное из доступного нам в переживании, также как всё, что может быть достигнуто в любом виде опыта. Мир есть совокупная область всего возможного опыта.
Почему именно возможного, а не фактического, актуального опыта? Мир включает в себя прошлое, а опыт прошлого не актуален, это "прошлый опыт". И он также включает в себя будущее, которое ещё не актуально, а возможно, и никогда не станет актуальным. Опыт включает в себя всё, что могло быть пережито. Если речь идёт о встрече людей, то такой опыт включает также и встречи, которые могли бы произойти, если бы на них приходили различные люди и для разных тем, выбранных для обсуждения. Хоть это и не фактический опыт и он никогда не был и никогда не будет пережит в реальности, всё это один и тот же опытный материал.
Этот мир возможного опыта является как раз миром, который "происходит". И как происходящее, оно содержит в себе некий общемировой процесс, очень сложный, состоящий из бесчисленного количества суб-процессов, вплоть до атомарного уровня и ниже, процесс, который совершается в масштабах, далеко за пределами человеческого представления. От атомов до галактик, весь мир есть процесс. И когда мы изучаем мир, мы изучаем этот мировой процесс. Мы постигаем то, что происходит в мире, наблюдаем происходящее, чтобы предсказать, что может произойти далее, а если это возможно, то и изменить то, что должно произойти, в соответствии с нашими желаниями.
Но даже если мы сделаем всё возможное на пути описания мирового процесса, мы так и не сможем сказать ничего о том, что включает в себя этот процесс. Есть множество различных видов образующих его сущностей: от огромных по размерам и длительности, подобно галактикам и звёздным кластерам, до крошечных, с бесконечно малой продолжительностью существования, как у субатомных частиц, или также малых, но с очень большой, сравнимой с возрастом вселенной, длительностью существования, как у стабильных атомов. Есть отдельные простые образования и есть сложные комплексы — вроде наших собственных тел. Есть инертно-пассивные сущности, но также есть и активно-сознательные сущности. Плюс, все эти сущности могут пребывать в различных состояниях — их тело может быть живым или мёртвым, бодрствующим или спящим.
Когда мы смотрим на что-то и мысленно спрашиваем: "Что это?", а не просто "что происходит?" или "что оно делает?", при этом вовлекаются дополнительные подразумеваемые смыслы ценности и значимости. Тем самым мы подразумеваем вопрос: "По какому праву он существует? Может ли он быть разрушен безнаказанно? Обладает ли он своим местом, которое следует уважать?"
Если речь идёт о мировом процессе, в нём одна вещь неразрывно связана с другой, поэтому мы можем лишь очень приблизительно пытаться изолировать одни события от других. Но мы можем с большей уверенностью говорить о пределах и границах отдельных сущностей, включая материальные объекты. Мы распознаём, где они начинаются и где заканчиваются. Имеют ли распознаваемые сущности некий смысл и значение или это просто некие условности восприятия, всего лишь видимые обрезки целого мирового процесса, которые мы по той или иной причине выделяем? Это на самом деле серьёзный вопрос, доступный к наблюдению, когда мы применяем его в отношении себя. Являемся ли мы действительно человеческими существами или просто случайными трансформациями материи и энергии, составляющими мировой процесс? Или же мы действительно, в каком-то смысле, являемся индивидуумами? Если мы говорим — а я не вижу, как можем мы сделать иначе — что мы есть "нечто", то мы едва ли сможем отрицать ту же характеристику и для других сущностей, поскольку мы с ними очень тесно связаны. Мы должны допускать наличие чего-то подобного и у животных, у деревьев и у великих произведений искусства, которые не являются чем-то не значимым в мировом процессе, а говорят сами за себя.
Следовательно, можно сказать, что в существующем мире есть общий мировой процесс и есть то, из чего всё это создаётся — общемировая субстанция, дающая каждой сущности её собственную потенциальность и смысл.
Это ещё не всё. Существует также то, что делает меня самим собой или делает какую угодно вещь самой собой. Это утверждение я буду называть «Волей». Люди обычно предполагают, что Воля является только качеством самих людей. И это правильно постольку, поскольку мы думаем об индивидуализированной Воле. Но всё обладает определённой волей — некой идентичностью, посредством которой данная сущность вносит свой вклад в этот мир.
Сравнительно легко говорить о первом аспекте мира — мире как процессе. Процесс являет собой всю познаваемую часть существующего мира и, строго говоря, является единственной его частью, о которой можно сказать, что мы её знаем. Когда мы наблюдаем, называем, классифицируем, регулируем и контролируем, мы учимся познавать мир и использовать это знание внутри мирового процесса.
Можно сказать, что всё известное нам о чём угодно относится к его функциям: его происхождение, каким образом оно пришло к существованию и для чего служит. Скажем, функцией куска мела является его способность делать белые отметки на чёрном фоне. Если я помещу его в определённый кислотный раствор, я получу двуокись углерода; поэтому я могу также сказать, что функция куска мела — быть источником углекислого газа. Что бы я ни знал о куске мела, всё это касается только того, что он может делать и что может быть сделано с его помощью.
Всё имеет некую функцию в отношении определённого мирового окружения. Мел, входящий в геологические формации, образует определённые пласты в земной коре. Он происходит от определённого вида морской жизни, подвергаясь различным природным воздействиям в течение ста-двухсот миллионов лет, лишь изредка возвращая захваченный углекислый газ в атмосферу. Это и есть космическая функция —насколько это касается Земли — мелков. Таким образом, существует некий комплекс функций, каждая из которых зависит от данной совокупности процессов: образование земной коры, проведение лекции, приготовление строительных растворов и так далее.
Функцию можно назвать космическим аспектом процесса, поскольку она происходит от его целостной совокупности. Всё то, что нам известно о процессе, являет собой его субъективный аспект, поскольку знание это зависит от специфических центров восприятия. То, что объективно присутствует в мировом процессе, просто является 'происходящим' или активностью.
Гораздо труднее говорить о следующем аспекте — о том, чем вещи являются...
Бытие
Гораздо труднее говорить о следующем аспекте — о том, чем вещи являются. Есть два пути для подхода к этому. В одном из них мы говорим: «Это то», в другом: «Это не то». Второй из них — это как раз тот подход, которому мы обычно следуем. Он относительно прост и прямолинеен, всё что от нас требуется здесь — давать описания, помогающие нам отслеживать различия, как-то: между человеком и животным, человеком и ангелом, человеком и группой людей, между человеком и его рукой или ногой, etc. Все эти вещи говорят нам о том, чем человек не является. Для того же, чтобы понять, что есть человек, требуется обращение к прямому восприятию или интуиции.
Предположим, пытаясь ответить на этот вопрос, мы говорим, что человек — существо, способное думать, что он обладает определённой продолжительностью жизни и т.п. Здесь мы лишь вновь возвращаемся в мировой процесс и продолжаем говорить о человеке в функциональных терминах. Наши описания и определения вещей говорят нам или о том, что эти вещи делают, или чем они различаются. Но если мы запретим говорить себе таким образом, что же тогда останется от нас? Каким образом мы сможем ответить на вопрос о том «Что есть человек?»
Думаю, в конце концов, мы найдём себя отвечающими на этот вопрос так: «Я понимаю что такое человек; но если вы просите меня дать определение, это как раз то, чего я не могу сделать». И да, это будет правильный ответ. Если мы действительно внимательны и честны, нам придётся согласиться с тем, что реально мы не знаем, что такое человек. Мы можем говорить только о его действиях, внешних качествах, либо поведении.
И в то же время, само слово «человек» имеет явный смысл и означает нечто вполне определённое для нас. Человек так близок и так нам знаком. Мы и сами, вроде бы, должны быть людьми, но нас почему-то не покидает странное, смутное и неловкое чувство, что сами мы как раз людьми не являемся. Мы пытаемся трансформировать это странное чувство в некое осознание того, что же такое есть человек, но в результате всё это сводится лишь к осознанию самого факта: «Я есть человек».
Сама эта непознаваемость есть специфическое качество человека. То же самое воспринимается нами и в отношении деревьев. Если мы любим деревья — как обычно это бывает — мы не можем считать их чем-то абстрактным, чуждым, не интересующим нас. «Дерево есть дерево» — сама эта фраза говорит нам гораздо больше и отличается по смыслу от слов вроде: «Дерево есть растение, вырастающее до значительной высоты, производящее такие-то и такие-то действия в атмосфере и т.д.»... Нам не нужно знать свойства деревьев, изучаемые химиками, ботаниками, плотниками или лесопромышленниками, чтобы уметь распознать дерево в качестве дерева. Как раз осознание дерева деревом и есть то, что вызывает наш интерес. Именно само бытие дерева привлекает нас. Сама древесность дерева, его особенный уникальный характер.
Мы способны к осознанию совместного присутствия с другими сущностями — другим человеком, деревом или произведением искусства. Это восприятие присутствия приходит не через функциональную активность и оно не является актом знания. Это всегда некий акт сопричастности или слияния. При этом что-то происходит в нашем собственном сознании, но никоим образом это происходящее не является чем-то лишь субъективным. Мы можем неожиданно встретиться с вещами, человеческими либо нечеловеческими, воспринимая встречу с этими вещами как нечто большее, чем просто знание о них. Я могу знать кого-то очень хорошо, но когда я вхожу в них, когда я "знаю их изнутри", то это совсем другое, это разделение сознания. Здесь присутствует нечто действительно важное, существенное, относящееся к подлинной реальности; это не просто моё субъективное состояние.
Эта существенность, субстанциальность, сильно различается по качеству. Мы можем использовать такие слова, как: "Это более тонкое качество; а то качество более грубое. Это имеет вес, значение и смысл; а то более легковесно, несущественно и эфемерно".
Нет сомнений, что всё живое обладает определённым качеством, отсутствующим в природе инертных вещей. Мы называем это "чувствительностью". В подобном восприятии, важно не то, что это качество делает, а чем оно является. Всякое осознание качества вещей — совсем не то, чем знание о них. К примеру, кто-то может знать очень много о конкретной школе живописи, но это знание несравнимо с непосредственным опытом восприятия в себе того особого качества, которое её характеризует. Само знание можно передать от человека человеку, в книгах или лекциях. Можно научить людей различать работы мастера, ученика и имитатора. Но непосредственное понимание природы данного качества исходит из чего-то другого в нас и зависит качества нашего собственного бытия, от того, чем мы являемся сами. Это есть сопричастность бытия и она выходит за пределы пространства и времени.
Скажем, практически невозможно путём изучения записанных вибраций музыкальной пьесы выяснить, игралась ли она просто неким компетентным музыкантом или действительно великим артистом. То, что было записано, представляет собой лишь исключительно пространственно-временной элемент. За этими рамками остаётся всё, что является вечным, качественным и неизмеримым.
Качество это может быть неизмеримым, но это ещё не значит, что оно не имеет градаций. Существует свой смысл в таких словах, как "высшее" и "низшее", "тонкое" и "грубое", "более существенное" и "более эфемерное", "сильное" и "слабое" и так далее.
Одним из наиболее важных моментов для восприятия качества Бытия является понимание различия между чем-то просто собранным вместе и тем, что являет собой некое целое. В мире, построенном в соответствии с Функцией, не существует целостностей, есть только совокупности. Целостность есть вопрос бытия и целостность относительна. Совершенное целое есть совершенное состояние, без напряжений или диссонанса, где всё находится на своём месте, всё относится ко всему и нет ничего лишнего. Это как раз то, что мы ищем в человеке или произведении искусства. Бытие и относительность целостности являет собой космический аспект мира.
Субъективным аспектом Бытия, безусловно, является сознание, а сознание для бытия соответствует знанию функции. Для того, чтобы мы могли говорить об объективном аспекте Бытия (то есть, безотносительно к какому-либо конкретному центру восприятия) мы вводим определённое использование слова 'материальность'. Как говорил Гурджиев: "Всё является материальным, но сама материальность относительна"... Есть градации большей или меньшей степени материальности, что позволяет нам проводить различие между более грубыми и тонкими состояниями существования: например, более материальные энергии, такие как тепло и движение, и менее материальные, такие как сознание и творчество. Энергии есть сущность вещей и они образуют некий ряд на шкале материальности.
Каким образом возможно изучать Волю?
Воля
Каким образом возможно изучать Волю? Мы не можем обнаружить Волю через поиск и наблюдение, которые приведут нас лишь к пониманию Функции. Сами же Акты Воли нефункциональны, они не являются процессом и не находятся в пространстве и времени. Акт воли являет собой вневременной момент.
Для 'воли' мы будем использовать слово "акт", а не "активность". Активность принадлежит функции. Одной из больших ошибок, сделанных психологами последнего столетия, является использование слова 'воление', совместно с 'познаванием' и 'чувствованием' (volition-cognition-affection), как трёх основных компонентов психологической жизни. Это ложное представление, поскольку сам акт воли возникает только в ситуациях реального выбора, всё же прочее время мы живём в состоянии неопределённости, бездействия... Более того, мы не способны прямо наблюдать, как работает Воля.
Но как всё фиксируется в опыте, также и Воля входит в опыт. Относительно разницы между знанием и пониманием, следует видеть, что знание принадлежит Функции, а понимание принадлежит Воле. Понимание есть то, что позволяет нам действовать — не всегда сознательно, не всегда на высоком уровне бытия, но всегда с нашей собственной Волей — от себя, а не в качестве некой части функционального механизма. Лишь в той степени, в какой я понимаю, я способен действовать. Без понимания, я лишь пребываю в состоянии функциональной активности. С пониманием, я способен реально выбирать. Если же я не понимаю, у меня может быть лишь иллюзия выбора.
У Воли есть также объективная сторона. Акты воли являются детерминантами (определяющими факторами) мира. Именно посредством актов воли происходит выбор между тем, что может быть и тем, что будет. Мир, в отсутствии актов воли, будет двигаться наугад, лишь под действием импульсов прошлого. В местах. где акты воли определяют процесс в большом масштабе, они становятся детерминантами и условиями самого существования мира. Также и мир этот был призван к существованию актом воли. В этом смысле, ни процесс, ни существо (бытие) не могут привести сами себя к существованию. Если верить, что мир был создан высшим существом, то само его творение должно быть актом воли (как в Коране: "Будь! - и он стал").
Возникновение этого мира означало одновременно и задание условий, которые будут определять само существование вселенной: например, как пребывающей под законами пространства и времени, обособленности и связности, а также принципа последовательной актуализации. Сюда же относятся и законы хазарда. Если мир наш насквозь пронизан неопределённостью и риском, причина этого в том, что сотворившему его акту воли требовался мир именно такого качества. Как только мир стал таким, спасения от этого уже нет. В нашей жизни, в своих более ограниченных сферах, мы также совершаем акты воли или решения, которые определяют условия, регулирующие социальную жизнь данного сообщества.
Опыт раскрывает себя в следующих девяти аспектах:
В пределах каждого из них возможно дальнейшее деление.
В обычном состоянии человека, он являет собой множество. В нём не одна воля, а много различных воль. В нём нет единого понимания, он понимает различные вещи по разному и это различное понимание вступает в конфликт друг с другом. Посредством Работы, всё это постепенно сливается, пока человек не приходит к состоянию единства, к одной неделимой воле, одному 'Я'. Опять же, существуют отдельные функции и отдельные части для каждой функции. В обычном человеке все они не скоординированы, проявляясь в виде различных, обособленных личностей. В целостном человеке все его функции развиты и работают вместе. Кроме того, обычный человек живёт на низком уровне сознания: он 'спит'. Он замкнут в пределах своей субъективности и не способен проникнуть в глубины собственного существа. А главное, что он не способен осознать, кто он есть на самом деле. Его собственное бытие скрыто от него самого.
Последнее разделение, которое следует преодолеть, лежит между материальным и духовным — а это является как раз причиной нашего состояния иллюзии, также как причиной нашей смертности, поскольку умирание и есть отделение материального от духовного. Цель в том, чтобы прийти к целостности.
Необходимо учиться смотреть на свой опыт и распутывать входящие в него элементы функции, бытия и воли.
Наше состояние колеблется. Иногда мы более цельны. Иногда мы живём лишь в малой части самих себя и даже можем осознавать свою замкнутость в одном определённом состоянии, загнанные туда неким мироощущением или особенным горем. Всё это относится к Бытию.
Мы можем замечать, что наши мысли и чувства не гармонизированы. Скажем, я думаю, что нечто будет правильным для меня, но хочу я чего-то совершенно другого: это создаёт конфликт между мышлением и чувствованием — функциональную дисгармонию.
Давайте взглянем на это ещё с другой стороны. У меня есть осознание происходящего конфликта между моими мыслями и чувствами. Я вижу, как меня тянет одновременно в двух направлениях — я хочу чего-то, но понимаю при этом, насколько пагубно это будет для меня или других. Мне надо делать выбор. Если я вижу ситуацию в целом, я могу совершить акт воли: я могу выбрать и сказать себе, что я не буду делать этого. Или в этом акте воли я скажу, что сделаю это и приму все последствия.
Если выбор остаётся неясен мне, то я не понимаю ситуации. Из страха я скажу "нет", а могу из желания или недостатка самоконтроля сказать "да". Если так происходит, то нет и никакого акта воли. Это просто преобладание одной функции над другой.
Аналогичные три элемента можно обнаружить и в человеческом общении. Язык, речь и смысл соответствуют здесь Функции, Бытию и Воле. Общение, как акт коммуникации, является таким актом, в котором некий смысл разделяется, понимается и принимается. То есть, можно сказать, что воля, понимание и закон вращаются вокруг смысла. Относящееся к знанию передаётся через активность языка и приходит от нашего функционального механизма. Одновременно в речи присутствует нечто, что является непознаваемым, что придаёт общую целостность самому событию коммуникации.
(Источник - "Existence" / Studies from "The Dramatic Universe", by John G. Bennett)
От Цели к Совести
(Фрагмент из записи беседы Дж.Г. Беннетта)
Единственный имеющий практическое значение вопрос — буду я или же нет продолжать добиваться цели, при условии, что у меня нет никакой гарантии, что мои усилия могут быть вознаграждены, — осознав это, откажусь ли я от дальнейших попыток?
Это было одной из тех вещей, на которой Гурджиев настаивал больше всего в своём персональном учении. По сути, он свёл всё учение целиком к одному очень простому предложению:
"Человек должен иметь цель".
Человек может быть не способен видеть за пределами этой жизни, поэтому его цель, строго говоря, и не может простираться за пределы его смерти. Но он может поставить себе цель умереть достойно — по другому говоря, не сдаваться. Гурджиев снова и снова повторял это всякий раз, когда он говорил о цели. А говорил он о ней практически каждый день. Всё дело в том, что сама цель, к которой надо стремиться в работе над собой, не допускает никаких сомнений. Все философские и даже религиозные вопросы могут оставаться открытыми для нас, но что касается того, стоит ли продолжать попытки или лучше сдаться, тут не может быть сомнений. Поэтому практический вопрос для нас не касается того, что находится за пределами смерти; он касается подхода к моменту смерти. Как я буду умирать?
Как бы там ни было после смерти, для меня будет лучше, если я буду делать всё от меня зависящее в этой жизни. И мне кажется весьма замечательной сама возможность свести и выразить человеческую проблему в таких простых терминах. Гурджиев говорил, что если мы поставим себе такую цель и сможем достичь точки, где будем знать, что так оно и будет для нас, тогда мы сможем пойти дальше к другой цели. Но прежде всего это; прежде всего установить в себе, до мозга костей, реализацию того, что я не могу отступить и сдаться. И не только не могу сдаться, но и не могу делать меньше, чем лучшее, на что я способен. В противном случае я погибну, как того и заслуживаю.
Не всё в человеке находится на одинаковом уровне. Вы можете попытаться понять, какие типы вещей соответствуют различным уровням. Весь наш функциональный механизм целиком, в этом смысле, находится на одном уровне, всё являет собой одинаковый вид материала нашего мышления, чувств, ощущений и наших жизненных функций. Всё является машиной. Всё пассивно.
Но в человеке есть также — и это как раз та идея, которую мы пытаемся понять (именно понять, а не поверить в неё) — 'нечто' совершенно другого порядка. Но оно настолько удалено от обычной активности его функций, что эти два принципа едва ли способны соприкасаться друг с другом, и то лишь на краткий миг. Это другое 'нечто' — есть точка контакта между конечным и бесконечным в человеке; между тем, что является им самим, и тем, что находится за его пределами.
Это два крайних полюса его природы. Соединение их возможно лишь если в нём сформируется нечто, способное их примирить — нечто, что поднимается из его низшей природы, но обладает качеством, способным участвовать в его высшей природе. Эта промежуточная сила и есть наша практическая забота. Сначала мы должны пытаться представить себе, чем является эта сила. У нас нет реального опыта переживания её, поскольку она в нас ещё не сформирована. Но мы должны пытаться представить себе, что для нас является возможным приобретение некой новой, второй природы, независимой от нашей первой, механической природы. Мы должны представить себе, что эта вторая природа может стать местонахождением нашего сознания, и что когда она сформируется, мы станем способны жить в двух мирах одновременно — мире нашей органической природы и мире сознания. Из этого мира мы можем распознать и уступить, впустить приходящие свыше влияния. Именно эта внутренняя взаимосвязь и есть Совесть. Как я уже сказал, мы должны представить себе подобную трансформацию нашей природы, даже несмотря на то, что у нас нет пока такого опыта.
И тогда, если это соответствует тому, чего мы желаем достичь, даже не зная, возможно ли нам добиться его, не имея определённого, соответствующего ему вкуса, мы должны пытаться жить так, как если бы это уже существовало в нас. Поскольку, если мы живём так, оно начнёт формироваться. Когда же оно начнёт формироваться, в нас может расти убеждение, что мы реально можем этого достичь и сделать постоянным. Мы можем начать видеть всё более и более отчётливо, что нам нужно сделать для того, чтобы достичь этого.
Обсуждение.
Mrs M.: Какое отношение будет иметь это второе сознание к 'Я', относительно постоянному 'Я', которое мы пытаемся сформировать?
J.G.B.: Это как раз сознание 'Я ЕСТЬ', когда жизнь становится реальной.
Mrs. M.: Но это не реальное 'Я'?
J.G.B.: Вам известно, наверное, что м-р Гурджиев говорил о существовании в человеке трёх разных реальных "Я". Во-первых, существует "я" его функций или "Я" его органической природы, являющееся силой его чувств. Далее, может быть второе "я", которое является "Я" его сознания. И также существует третье "Я", которое является 'Я' воли. Если говорить об этом в терминах центров, есть "Я" низшего эмоционального центра, есть "Я" Высшего Эмоционального Центра и "Я" Высшего Ментального Центра. Высший Ментальный Центр есть инструмент Мастера. Мы не способны даже вообразить себе, чем это "Я" может быть.
Mr. H.: Здесь уже упомянули в обсуждении Объективную Совесть. В свою очередь, вы сказали о трёх различных "Я" по Гурджиеву, особенно двух последних — "Я" высшего эмоционального и "Я" высшего ментального центра. Я не вижу, каким образом Объективная Совесть и 'Я' соотносятся.
Как я понял из некоторых ваших более ранних описаний, об Объективной Совести надо думать как о чём-то, являющемся Голосом Бога, чём-то постоянном, спускающемся к нам с некого высокого уровня, тогда как любое "Я", каким бы образом его не рассматривать, представляет собой тот же самый эволюционный процесс, следующий в обратном направлении — от низшего к высшим уровням.
J.G.B.: Высшее Я в человеке является местом соприкосновения между конечным и бесконечным. Высшее 'Я' не поднимается снизу вверх — наоборот, оно нисходит Свыше. Помните аналогию, сравнивающую человека с домом, полным слуг? Как вам известно, она говорит о том, что хозяин приходит только когда дом готов. Хозяин не выдвигается из слуг, он приходит Свыше.
Mr. H.: Да, он приходит когда уходит Управляющий.
J.G.B.: Нет, управляющий должен остаться служить Ему. Управляющий также не выдвигается из слуг. Управляющий приходит от Хозяина. Таким образом, говорится о трёх состояниях: заместитель Управляющего, Управляющий и Хозяин.
Заместитель Управляющего является первым "Я" человека. Управляющий — второе "Я". Но высшим является Хозяин. И Хозяин — это Он, кому мы служим, Он, для служения которому мы существуем. Но прежде всего в нас должно возникнуть само желание служить. Нам стоит спросить себя, рождалось ли в нас когда-либо подобное желание? Мы говорим сейчас об очень больших вещах. Хотя вообще-то о подобных вещах мы не имеем права говорить до тех пор, пока не соотнесём их с некой настоящей реальностью. Мы должны иметь собственную позицию в их отношении. Я не могу знать Мастера. Он может быть известен лишь Управляющему. Но я могу иметь собственную позицию (отношение) в этой связи. А это значит, что я могу спрашивать себя: кому я желаю служить? И могу даже заставить себя ответить честно на этот вопрос: хочу ли я служить собственному эгоизму, или же я желаю служить Хозяину?
Источник: J.G. Bennett "Extract from talk on Aim and Conscience"
(Источник - "Existence" / Studies from "The Dramatic Universe", by John G. Bennett)
Категории: Библиотека, Не для всех, Нью-эйдж, Основные разделы
«Человек должен иметь цель» — просто и гениально!!!