Сущности
Вначале пустота и необходимость её заполнить. Нужен такой человек, как бы это сказать, действующий. Как его назвать? Ну, пусть будет Антон.
Так, имя уже есть, теперь характер. Они там дальше должны конфликтовать, значит – самоуверенный и нахальный.
Появляется Антон. Выглядывает из головы и смотрит на монитор.
– А если я не хочу быть таким? – говорит он.
– Во-первых, так мне нужно, – говорю я. – Во-вторых, дальше всё наладится, у тебя появится Она...
– Пусть сразу будет хорошо, – упрямится он. – И вообще, не надо умножать сущности.
– Заткнись, сущность, – не стесняюсь я. И перестаю с ним разговаривать. Тем более что разговариваю я, в общем, с самим собой.
Теперь она. Ранимая, тонкая, смешливая, старательный работник. Имя? Чёрт его знает... Столько имен, что уже не знаю. Например, Алина. Нормальное имя.
– А почему не Алёна? – вылезает новая сущность.
– Потому что у меня есть знакомая Алёна, и ты на неё совсем не похожа. Ты другая.
И я сталкиваю их. В офисе, у лифта, на улице, в поликлинике.
Они упрямятся.
– Мы хотим быть счастливыми, – ноют сущности. – Чтобы здоровье... И зарплата чтобы... И любовь...
Глупые. Если сразу, то кому это будет интересно? Когда с самого начала хорошо, то как вы узнаете, что это хорошо? С чем сравните? Вначале должно быть плохо. Неприятно, да, но терпи, иначе не почувствуешь ничего.
Ведь сущности нужны для того, чтобы чувствовать.
И для того, в сущности, чтобы было интересно.
(Картина Валентина Иоппе) (обсуждение в ЖЖ)
Теорема желаний
Рудольф Петрович положил мел, вытер руки тряпкой и спросил:
– Ну-с, друзья мои, кто из вас решит эту задачку?
Он нарисовал на доске свой любимый тест. Девять точек квадратом, три на три. Надо их перечеркнуть четырьмя прямыми, не отрывая кончика ручки от листа. Элементарный, в сущности, тестик. Но не все ученики могут его решить. Слишком малы ещё...
О, Бочарова руку тянет. Ну конечно, отличница. А вот ещё один, Владимиров. Нет, так неинтересно, этих не надо спрашивать. Пусть остальные думают. Пусть развивают свои сплющенные школой мозги.
Вдруг поднял руку Шлюпкин. Как это?! Он же двоечник... Неужели?
– Шлюпкин, к доске, – кивнул Рудольф Петрович.
Шлюпкин встал и вдруг поплыл к учительскому столу прямо по воздуху. Рудольф Петрович вздрогнул... и проснулся.
Очки соскользнули с кончика его носа и шмякнулись о клетчатую скатерть.
Господи, опять он задремал над тетрадями...
Рудольф Петрович, учитель математики средней школы № 149, вздохнул и потянулся, заложив руки за затылок. В затылке хрустнуло.
Надо проверять работы дальше. Цифры, цифры... Но нет, они ему не надоели. К цифрам Рудольф Петрович привык, как к родственникам. Тем более что больше родственников у него и нет. Ну разве что Чапай. Ишь как сладко заснул на диване. Вот кому хорошо.
Кофе в любимой чашке остыл. Ничего, можно и холодный. Рудольф Петрович огляделся. Ему в голову пришла грустная мысль: ведь, кроме мордатого кота, вся эта обстановка – тоже его родственники. Вот эта чашка и этот древний, красный в белый горох чайник. Эти картины на стене и этот книжный шкаф. Скрипучие затертые стулья. Больше никого. Зато своё, родное. С педантичностью старого холостяка он год за годом отдраивал и чайник с чашкой, и шкаф, и картины протирал. Даже скатерть его клетчатая, оставшаяся от сестры, выглядит почти как новая.
Он посмотрел прямо перед собой, на прикрытую застекленную дверь. Посмотрел так пристально, будто за ней скрывались неведомые страны, океаны и острова, вулканы и горы. Ничего за ней, конечно, не скрывалось, кроме узкого коридорчика и кухни. А так хочется, чтобы...
Рудольф Петрович размечтался. Ведь он с детства хотел путешествовать. Весь шкаф у него набит книгами о дальних странствиях и картами-атласами. Но не получилось. Жизнь, быт, родители, сестра, ученики... Срочное заслоняло собой важное и становилось ещё более важным. И парусник никуда не нёс на своих парусах Рудольфа Петровича, а висел на стене в рамке, под куполами Китежа, куда математик тоже не поехал.
...Засвистел ветер в вантах, корабль задрал нос и всей грудью навалился на волну. Рудольф Петрович слизнул соль с губ и улыбнулся. Туго надулась и оглушительно хлопнула тяжёлая сырая парусина.
От громкого звука учитель снова вздрогнул и проснулся.
Он сидел на том же старом деревянном стуле, в той же привычной комнате со старыми обоями цвета застиранной гимнастерки. Так... Кто там у нас дальше? Ну конечно, Шлюпкин. Формула зачеркнута три раза и сбоку мелко написаны поправки, кто же ещё так неряшливо ведёт записи.
Рудольф Петрович привычно заглянул в конец тетради. Там почти все ученики что-нибудь рисовали. И по рисункам можно было понять, что они думают, скучно им на уроках математики или нет. Обычно Шлюпкин рисовал атлетически сложенных богатырей, с тщательно прорисованными мышцами. Художник. Ничего, художнику математика тоже пригодится...
А вот это что? Последние страницы в конце тетради Шлюпкина пестрели точками. Теми самыми, из задачки. Вначале зачеркнуты волнистыми линиями – нет, это не по условиям. Потом линии шли по краям. Раз, два, три, четыре, и пятая диагональная – не получается. Не выходит у тебя, милый мой Шлюпкин! А всё почему? Очень просто: ведь это тест на ограниченность воображения! Как только ты мысленно выйдешь за рамки заданного, например, вот этого образуемого точками квадрата – сразу становится понятно, как решить задачку.
Это очень важно – уметь выйти за рамки обыденности. Заданности. И в математике важно, и в жизни.
Рудольф Петрович вновь пристально посмотрел на дверь. Потом вздохнул и продолжил чёркать карандашом в тетрадях. Он всегда вначале чёркал карандашом. Как бы колебался, давал ученикам шанс одуматься, найти верное решение до конца работы. А уж потом, пожимая плечами, наводил свои пометки красной шариковой ручкой.
Пока Рудольф Петрович работал, склонившись над тетрадями, в комнате шёл странный диалог. Только диалог этот хозяин квартиры слышать не мог.
– Ну что, ребята, – в который раз звякнула ложкой чашка. – Сколько можно совещаться?
– Да, – солидно покачнулся абажур. – Всё совещаемся и совещаемся. А результат?
– Действительно, – накалился чайник, – уже ведь давно решили: наш Рудольф заслужил лучшей жизни.
– И то правда, заслужил, – махнул стул рукавом наброшенной на него рубашки. – Это уже давно ясно. Мы его любим, он для нас старается всю жизнь. Неужели и мы для него не постараемся?
– Постараемся, ребята! – скрипнул дверцей книжный шкаф.
И все посмотрели на Чапая.
Кот вроде спал, но лукавый зрачок поблескивал сквозь прикрытое веко.
Чайник плюнул с досады.
– Долго ты нам голову морочить будешь? – прогудел он.
– А чего вы расшумелись? – дрогнул ушами кот и сладко потянулся. – Совещаются, совещаются... Что я, против? Да пусть он будет счастлив во веки веков, наш хозяин...
– Ах ты морда толстая, ленивая! – проскрежетал шкаф. – Знаешь ведь прекрасно, что мы не можем исполнять желаний!
– Да! – подпрыгнула на блюдце чашка. – Это же ты у нас, шкура твоя котячья, волшебный кот!
– Друзья, он просто издевается, – сказал стул. – Устроим ему бойкот. Вот будет он есть из своей миски, я на него упаду.
– Дверцей его прищемлю, – пообещал книжный шкаф.
– А я лампочку на него уроню, – пригрозил абажур.
– Ошпарю кипятком, – веско сказал чайник.
Чапай вскочил.
– Ладно, ладно! – выгнул он спину. – Что за народ! Я ведь о вас беспокоюсь. Вот исполнится его заветная мечта, и что? Останемся мы одни.
Все замолчали.
– Да, – мстительно мяукнул Чапай. – Совсем одни. И что тогда нам делать? А? Подумали вы об этом?
Молчание.
Потом чайник сказал:
– Ну и что. Пусть.
– Да, – добавил шкаф, а вслед за ним и чашка, и абажур нестройным хором проговорили «Да». – Мы его любим. Это ведь для него. Его счастье важнее нашего. Пусть.
И стул вставил:
– Пусть исполнится его желание.
Кот возмущенно фыркнул.
– Но ведь тогда перестанут исполняться наши желания! – воскликнул он. – Это ведь элементарная теорема! Не могут быть исполнены желания всех! Потому что они у нас разные, и одни желания нарушают другие...
И опять все замолчали.
– Кхм, – неторопливо кашлянул абажур. Он находился выше всех и потому считал себя как бы чуточку главнее, ну уж во всяком случае мудрее. – Это так. Действительно, одни желания идут вразрез с другими. Но... – Он помолчал, а все слушали его с почтением. – Теорема тут может быть только одна. Если любишь кого-то, то его желания важней твоих.
Чапай снова фыркнул и вдруг улыбнулся в усы.
– Ладно, – махнул он лапой. – Я вас всех тоже люблю. Пусть будет по-вашему.
Рудольф Петрович очнулся, потому что зашевелились страницы тетради. Сквозняк? Он поднял голову, глянул поверх очков. Так и есть, приоткрылась застекленная дверь...
Что это?!
За дверью не было сумрачного коридора. А было ослепительное небо, море и белый праздничный корабль.
Неужели он опять заснул, и всё это ему снится?
Но такой йодистый запах присниться не может. Не может присниться раскаленный воздух, рокот волн и прерывистый далекий гудок лайнера.
Всё это на самом деле было.
Были высокие шершавые пальмы.
Был песок и белая полоса прибоя.
Открытая дверь звала: иди. Ты же этого хотел. Вот они, твои дальние страны, твои вымечтанные острова.
Рудольф Петрович застыл в тягостном раздумье. Выйти за границы обыденного... Да, ты выйдешь, но что тебя там ждет?
Не так это просто – выйти за свои границы.
Страшно.
Там сквозняк неизвестности. Неустроенности...
Он опустил взгляд в тетради, будто искал, за что зацепиться воображаемым якорем.
Перед ним была тетрадь Шлюпкина. Ученик в конце концов решил любимую задачку учителя математики. Четкой уверенной линией он перечеркнул сверху вниз правую тройку точек – и вышел за границы воображаемого квадрата. Раз. Затем влево вверх зачеркнул еще две, и опять вышел за границы – два. Слева направо по горизонтали зачеркнул еще три точки. И уходящей вправо вниз диагональю уничтожил оставшиеся. Четыре.
Задача решена.
Он смог выйти за воображаемые границы.
Ведь любые границы, они чаще всего воображаемые. И крепче всего те, которые мы сами себе устанавливаем.
Ученик смог.
А он, учитель, сможет?
Рудольф Петрович приподнялся и, сощурясь, посмотрел на такие близкие и настоящие море, небо, пальмы, корабль. Потом медленно обвёл взглядом всю комнату.
Что же будет, если они останутся без него? Его шкаф и скатерть. Его картины на стене и стулья. Чайник покроется накипью, чашка пожелтеет? Его дом станет сиротой?
Ну уж нет.
Он уселся обратно на стул. Стул скрипнул.
– Ну что, Чапай, – подмигнул Рудольф Петрович коту. – Поставим этому двоечнику пятерку?
(Картина Валентина Иоппе) (обсуждение в ЖЖ)
Я не рыба
Ледяной ветер то утихал, то теребил высохшую зимнюю коричневую траву. Это была конечная станция метро. Не конченая, хотя хотелось иногда так сказать, а последняя. От неё веером расходились павильоны и стоянки, магазины и многоэтажки, улицы и переулки. Возле одной из многоэтажек на детской площадке сидели плотные, похожие на ящики женщины и громко ругали людей. «У нас люди такие! Им же нельзя давать!..» «И собак выводят где попало, не пройти после них!..»
По зимней траве шёл охотничий пес на длинных балетных лапах и клевал носом запахи, как цапля. За ним на поводке брел задумчивый хозяин. Невдалеке раздалось «Гыгыгы», пёс удивленно поднял голову. Мужчина в просторной пятнистой одежде охранника автостоянки и тесной, облегающей череп чёрной шапочке, шагал по разбитой грунтовой тропинке, в сторону многоэтажек и басовито похохатывал в телефон. За многоэтажками темнел лес, а за лесом что? Конец города, начало соединительной ткани, которая состоит из шоссе и автострад. «А может, ничего там и нет, – подумал я. – Там пустота и конец света».
Но шоссе в ответ подумало, что оно держит одной рукой Киев, а другой – Ирпень, потому что если их не держать, то разлетятся в стороны. Вон какой ветер нынче.
Ветер таки сумел зацепить стайку ворон и швырнул их в низкое серое небо, как горсть черных семечек. Они взяли резко вбок и вырвались.
– Ты видела этого, который идет и смотрит? Он же не просто смотрит, он запоминает!
– Тогда мы сюда больше не прилетим, мало ли что.
Вороны посмотрели вверх, где набирал высоту самолет.
– Хотела бы я сейчас сидеть внутри этого самолета, развалясь в кресле. А то как заведённая, машешь крыльями, машешь...
Пассажиры в самолете как раз доедали скромный самолетный обед. Мясо и рыба, салат и приправы, булка и горошек по вкусу ничем друг от друга не отличались. Они и не должны были отличаться, так как задача обеда не накормить, а отвлечь людей от страха высоты. Капитан и пилот этой еды не ели, у них с собой было домашнее в судках.
– А помнишь, как мы в прошлом году пошутили? – спросил пилот. – Когда пролетали над Украиной, где как раз шёл чемпионат мира по футболу.
– Да, ты еще сказал, что если присмотреться, то можно увидеть пенальти. Не шути так больше. Они же могли все по правому борту столпиться, и... – ответил капитан, но всё же улыбнулся.
Самолет приземлился в южной стране, такой теплой, что когда выходишь из здания аэропорта – словно попадаешь в баню, в самую парилку. Туристов из зимних краев сразу видно по огромным пакетам, в которых лежат зимние куртки и сапоги, шапки и шарфы.
– Как несправедлива жизнь, – горестно сказал шарф куртке. – Нас сунули на самое дно чемодана и оставили в номере! Так и не увидим ничего. Знал бы – остался бы дома.
Но вечером разомлевшие от тепла отдыхающие попали под резкие взмахи морского ветерка. Пришлось им натягивать куртки и надевать шарфы, чтобы прогуляться вдоль моря. Надо ловить каждую минуту отпуска, дома-то у них моря нету. Отдыхающие шагали вдоль прибоя, слушали море и разговаривали, так как интернет остался в номере, а уткнуться в телефон было как-то неловко.
Море тихо вздыхало. В его плотной влаге хранились записи о многих существах и веществах, но, чтобы прочитать их, нужно было быть рыбой.
Давно вернувшись домой с конечной станции метро, я лежал в теплой ванной и прислушивался к воде. Мне казалось, я пойму её шепот, но у меня не получалось. Всё-таки я не рыба.
(Снимок Аллана Ранну) (обсуждение в ЖЖ)
Не хотим взрослеть.
Люди давно в состоянии быть всесильными, как боги. Нашей цивилизации уже достаточно лет, чтобы осуществить все самые бредовые мечты самых смелых фантастов. Что мешает?
Сознательный эскапизм.
Например телепатия, простая в общем-то вещь и легко достижимая, уже лет сто как могли бы ею пользоваться. Почему не внедрили? Не хотим слышать мысли ближних из страха услышать правду: что о нас думают. Не желаем понимать ближнего до самого конца, до донышка – потому что не знали бы, как тогда себя с ним вести, как ему помочь, и вообще что делать с этим пониманием.
Мы давно могли бы плавать под водой, как дельфины, летать как птицы. Но ученые, те, кто может дать нам эту способность, понимают: мы и в воздухе, и под водой так нагадим, что мама дорогая.
Перемещаться в пространстве мгновенно на многие тысячи километров? Легко. Однако представьте: он сюда переместился, а она не причесана, и вообще без тонального крема! Или политик, начальник, чиновник: сказал «Буду в десять» – и прибыл ровно в десять? Кто его после этого уважать станет? Нет, не отнимайте у нас радость опозданий, счастье расхлябанности.
То же самое с путешествиями во времени. Нельзя нам. И в прошлом, и в будущем натворим по глупости чего-то такого необратимого, что лучше уж сидеть в настоящем, как приклеенным.
Ещё одна давняя мечта человечества – жить тысячу лет и не умирать. Могли бы, но боимся соскучиться, разочароваться в жизни, перестать удивляться. Страшимся превращения в эмоциональную мумию.
Отсутствие других фантазий, вроде скатерти-самобранки и волшебных палочек, можете сами додумать. Понятно главное. Мы, человечество, боимся перестать быть детьми и открыто, по-взрослому воспринимать все окружающие нас проблемы. Мы намеренно оглупляем своё восприятие, притупляем его и притормаживаем. Приглушаем свет своего сознания, чтобы не видеть недостатков жизни и, соответственно, не страдать от них, не отвечать за них.
Не хотим взрослеть.
(Рисунок Елены Баутиной) (обсуждение в ЖЖ)
Всё относительно
Земляне после жаркого дня выходят на тихую прохладную улицу, чтобы полюбоваться луной. И смотрят ей в лицо задумчиво, не зная, почему их так тянет смотреть.
А где-нибудь на третьей планете системы бета Андромеды не один спутник, а три. И планетяне делятся на тех, кто предпочитает любоваться одним – и на тех, кто дожидается выхода двух. Самые же утонченные эстеты ждут одного раза в год, когда над горизонтом величественно поднимаются все три спутника, и тогда седлают своих крылатых кузнечиков и скачут на восток, а там уже, сплетясь хвостами и ушами, тщательно наслаждаются настоящим полнолунием.
– Дорогая, – говорит он, – смотри, как красиво!
– Очень, – тихо отвечает она. – А вдруг где-нибудь во Вселенной есть планета, у которой только один спутник?
– Не представляю, как можно жить на такой планете, – решительно заявляет он.
– Да, милый, – вздыхает она. – И я не представляю. Как мне их жаль, бедненьких!
(Рисунок Елены Баутиной) (обсуждение в ЖЖ)
Скорость счастья
Когда хорошо, хочется остановить мгновенье и наслаждаться им. Но едва начинаешь останавливать, никакого наслаждения не получается. Вся остальная вселенная стремительно движется дальше, с бешеной скоростью накапливается несделанное, недодуманное, недосмотренное, ненаписанное и непочувствованное. Вокруг и впереди еще куча мгновений. А ты остановился и стоишь, пытаясь полюбоваться остановленным прекрасным, и удивляясь: почему не выходит? Да потому что любоваться надо в движении, мчась рядом с прекрасным, и уж тогда разглядывая. Моменты радости нельзя остановить, поймать, запечатлеть, растянуть. Секунды наслаждения остаются только в памяти, и то ненадолго. Счастливые минуты можно продлить лишь не сосредотачиваясь на них. Двигаясь вместе с ними со скоростью счастья, вперед, к следующим.
Пока можешь мчаться – мчись. Занять сидячее место в зрительном зале всегда успеешь.
(Снимок Марии Неласовой) (обсуждение в ЖЖ)
Свидетели
Я подхожу к станции метро Университет, сзади нежно обнимаемой старым ботаническим садом. Спускаюсь по короткому эскалатору. В круглом зальчике перед длинным спуском, как всегда, щёлкаю пальцами и слушаю гулкое эхо. Внизу прохладный каменный пол, в нишах белые слепые бюсты Пушкина, Горького, Шевченко, других гениев и не очень. Все вокруг такое же, как 38 лет назад, когда я назначал здесь свидание одной и той же девушке. И потом, поздно вечером, после прогулок в саду спускался вниз, чтобы ехать к себе домой на Лесной массив.
Сейчас той, первой уже нет, а между мной и этим временем две жизни: дочь и внучка, результат свиданий. И много суеты, драм, напрасных слов, приходов, уходов, женитьб, разводов. А станция всё та же. Мне это нравится. Должна быть неизменяемая точка, координата отсчета, эталон для воспоминаний, свидетель для дачи показаний. Как хорошо, что не всё еще содрали с кожи города, не на каждом углу поставили тридцатиэтажный бизнес-центр, бизнесу не только не нужный, но противоречащий ему. Хорошо бы ещё через двадцать лет зайти на эту станцию после прогулки в ботаническом саду, щёлкнуть пальцами и послушать звук. Вспомнить и напомнить другим, что я – не просто ник на интернет-страничке, не сгусток сухой кожи и ноющих костей, а человек, который тут родился и жил. И что всё это мне не приснилось. Когда убеждаешься, что свидетель всегда под рукой, то и забывать не страшно.
(Снимок Лины Курбановской) (обсуждение в ЖЖ)
Реальное и воображаемое
За столиком кафе сидел парень, в котором умер великий спортсмен, потому что он слишком много пил, и поэтому он стал сторожем на складе. Парень разговаривал с девушкой, в которой умерла гениальная актриса, потому что в театральный можно поступить только по знакомству, и теперь девушка работала бухгалтером.
За кассой сидела женщина, в которой умерла знаменитая балерина, потому что с такой фигурой в группу не берут, и вообще, надо было, уважаемая, 10 лет назад приходить.
Прошёл с подносом официант, в котором умер великий писатель, потому что никто не хотел издавать его рукописи, таких писак навалом, сейчас все пишут.
Мимо по улице прошла мама с ребенком, в котором уже начал умирать гениальный музыкант, потому что родители отдали его в лицей с финансовым уклоном, а учительницу музыки, которая их просила не загубить талант мальчика, послали подальше. В маме умерла известная художница, потому что она слишком рано выскочила замуж, родила и посвятила себя семье.
Пространство было наполнено призраками гениальных деятелей культуры, науки и искусства – великих членов общества, и реальными фигурами простых скучных смертных.
Сверху за ними наблюдал некто, в ком умерло желание всех спасти. Он давно не понимал, почему одни спасаются сами, а другие гибнут, как их ни спасай. И теперь он просто смотрел на них, как смотрят телевизор, переключая с первого на сотый канал.
(Картина Аллана Ранну) (обсуждение в ЖЖ)
Такое существо
Человек такое сильное существо.
Его войнами, бедностью – а он живёт и растит детей.
Его болезнями, немощью – а он смеётся и шутит.
Человек такое слабое существо.
Обидишь его – он плачет.
Оставишь его – он теряется, не знает что делать, горюет, качает в руках оборванную нить.
И не хочет завязывать новые.
Неожиданное
Всех, кто стоит передо мной плечом к плечу, когда я выхожу из вагона метро,
всех, кто стоит посреди узкого подземного перехода и мешает пройти,
всех, кто громко и бесконечно долго разговаривает у меня над ухом,
всех, кто слушает ночью телевизор у меня за стеной, а также сверху и снизу,
и тех, кто не понимает сказанного мною или понимает совсем наоборот и возмущается,
и тех, кто меня обманывает, обсчитывает, обещает и не делает, кто не верит мне
– я сегодня внезапно прощаю.
Потому что мне надоело наказывать себя собственным раздражением.
(Картина Валентина Иоппе) (обсуждение в ЖЖ)
А значит...
Если признаться себе честно. Если взглянуть правде в глаза...
То жизнь моя – сплошное не то.
Высшего образования не получил. Талант художника растратил на наглядную агитацию.
Трудился кем попало. На работу опаздывал, прогуливал, дрых на рабочем месте.
Денег зарабатывать не умел, а наоборот.
Многократно разводился. В долгу и перед детьми, и перед родителями.
Позволял собой управлять, но изо всех сил сопротивлялся. То есть, неблагодарен.
Ленив. Непрактичен. Тревожен. Невнимателен. Забывчив. Опять ленив.
Но спросите меня, счастлив ли я? И я отвечу: да.
А значит, я всё делал правильно!
(Рисунок Ларисы Мягковой) (обсуждение в ЖЖ)
Мой сопровождающий
Он зашёл в вагон электрички, увидел лежащего на полу меня, удивился, спросил. Я ответил. Он прошёл дальше, но через несколько минут вернулся и сел рядом.
– Ты чё, правда? Операция на позвоночнике?
– Правда. Сегодня швы сняли.
Он помолчал.
– Ни фига себе.
Я помолчал.
– Но это же ужас, – сказал он.
До отправления было полчаса. И я уже минут двадцать как лежал. Еще до выписки из больницы я прихромал на рынок, купил толстый кусок поролона, зная заранее, что из Киева в Яготин ехать два с лишним часа. А мне можно только стоять и лежать. Сидеть можно не раньше, чем через полтора месяца. Ну и как мне попасть домой? – правильно, лежа.
– Почему ужас? – спросил я. – Всё нормально. Ужас был до операции, когда болело.
– Кстати, меня зовут Костя, а тебя?
– Петя.
– Ужас потому, что ты один. Где твои сопровождающие?
Я глянул вдаль под скамейки. Вагон был все ещё пуст, и я на всякий случай ответил:
– Друг обещал проводить, скоро придёт.
Он помолчал.
– Далеко едешь?
– В Яготин.
Он подумал.
– А там?
– А там меня встретят, – на всякий случай ответил я.
Он подумал. Он вообще медленно думал и говорил так, словно пробует слова наощупь.
– Не, ну ты прикалываешься. Операция на позвоночнике?
– Да.
– Да ну тебя. Лежишь, ну и лежи, – сказал он и, пошатываясь, ушёл в вагон.
Я вздохнул с облегчением. Но через пять минут он вернулся.
– Ладно, посижу с тобой. Тебя как зовут?
– Петя.
– Я Костя. Но я только до Выдубичей могу с тобой посидеть.
– Спасибо, до Яготина я уж сам.
– Ну как это сам! Хочешь, я вызову социальную службу?
– Ни в коем случае. Не переживайте за меня.
– Тебя же затопчут.
– Не, меня пожалеют.
– Вначале затопчут, потом пожалеют.
Я промолчал. Он смотрел не на меня, а вдаль. Думал. Потом снова махнул рукой.
– Шуточки.
И ушёл в вагон.
Я уже не вздыхал с облегчением. И точно, он снова вернулся, сел рядом.
– Ладно, посижу до Выдубичей. Но там выйду, уж извини.
– Спасибо.
– Но как же так? Я не понимаю.
– Да всё нормально.
– Тебя как зовут?
– Петя.
– Петя, значит? А я Костя.
Вот так мы разговаривали до Выдубичей. Он что-то говорил, я кивал. Он опять не верил и отходил. И снова подходил охранять меня. Спрашивал, почему на полу, а не на скамейке. Я объяснял, что на скамейке уже пробовал, узко там и ноги вытянуть некуда. Он меня не слышал, то есть слышал, но не понимал. Не верил.
Люди в вагоне уже были. И знаете, почему я не послал этого Костю? Потому что с самой первой секунды, войдя в вагон еще час назад, он сказал гениальную фразу. И за эту фразу, отсмеявшись про себя, я ему всё простил.
Вот что он сказал, увидев меня:
– Против чего протестуем?
(Рисунок Ларисы Мягковой) (обсуждение в ЖЖ)
Диего Веласкес
Если спросить любого человека, с чем у него ассоциируется Испания, то ответ будет почти всегда поверхностно архетипичен: коррида, фламенко. Чтобы вспомнить Диего Веласкеса, придётся задуматься.
Гениальному художнику досталась слава весьма странного свойства – его вспоминают чаще в годовщины рождения или смерти, либо во время выставок, в юбилейные даты музея Прадо, где находится большинство его картин. Это ирония судьбы, а точнее, издержки карьеры – с юности до последних дней жизни Веласкес был придворным художником. И его холсты не выставлялись широко, не были досконально знакомы современникам. Хотя и Мадридский двор, и сам король с его семьей и приближенными, целая эпоха – существует для современника лишь в рамах его картин, как в машине времени.
Кто в наше время сразу вспомнит о Филиппе IV, которого называли «Королем планеты»? Сегодня он знаменит главным образом тем, что Диего Веласкес был у него придворным живописцем и написал множество его портретов. Вот и вся ценность этого монарха для истории.
На памятнике художнику в Севилье есть надпись: «Al pintor de la verdad» – «Живописцу правды». Если считать правдой противоречивое единство – несовершенство жизни и её красоту, – то с этими словами можно согласиться. Мало кто умел сделать обыденное и некрасивое прекрасным.
До сих пор нельзя заявить, что о Веласкесе и его творчестве известно всё. А картины великого испанского живописца будоражат поколение за поколением ценителей, и так будет до тех пор, пока человек интересуется искусством, то есть – всегда.
Город
*
Город – это наш двор, все его тайные закоулки с крапивой и ржавыми сетками заборов, это изо всех сил пробежать по крыше гаража и спрыгнуть, повиснув на ветке, и потом удрать от сердитого соседа, протиснувшись сквозь узенький лаз между его гаражом и каменной стеной.
*
Сидеть с ней на лавочке на аллее тополей и есть колбасу с батоном, а мимо с ревом проносятся машины, ждать её на углу у метро и старого парка – и сразу за дерево, и целоваться, а вечером смотреть на её окна; город – это везде, где Она.
*
Он устроен только для этих чёртовых автомобилистов, как ни крути педали – они тебя считают за пустое место, а не за равного участника движения; ну куда ты лезешь, водила, лишь бы подрезать велосипедиста, всё равно быстрее доеду, а ты стой в пробках.
*
В нём слишком много машин, улицы узкие, парковки дорогие, на всех тротуарах места уже заняты, на работу вечно опаздываю – а без автомобиля никак, даже во дворе мест нет, да и мостовые дырявые, и нужного дома не найти – нет, этот город не для нас, он сам для себя.
*
Город... Что это такое, не помню, наверное, он бесконечен как моя жизнь; вот мне молоко в соседнем киоске купить – это два часа потратить, целое путешествие, да по пути тебя ещё не раз толкнут и обругают, что встал в проходе со своей палкой, но вы немного потерпите – ведь здесь лежат все мои, и я лягу.
(Снимок Кирилла Николаева) (обсуждение в ЖЖ)
Ночью
Ночью просыпается то, что спит днем. Просыпается, выходит наружу и делает, что хочет. Недавно я заметил, что моё То-что-спит-днем зависло под потолком, одной паутинкой зацепившись за стон поворачивающего трамвая. Этот трамвай, кстати, стонет круглосуточно, но ночью – или в пять утра, если быть точным – он вкладывает в свой стон особенно много страсти. А другими лапами-паутинками оно, зависшее под потолком, хватает бегущий по стенам свет автомобильных фар, тень от фикуса, смысл жизни, равенство и братство, бубнящие за стеной голоса соседей – то есть всё, до чего дотянется. Оно бы и мои мысли зацепило своими якорьками, но не может, ведь само То-что-спит-днем – моя мысль. Когда я сплю, оно исчезает. Так что стон трамвая вместе с самим трамваем и его рельсами, и свет с тенями, и соседи, и особенно смысл жизни могут не опасаться, что их схватят, выпьют их сущность. Хотя, кто знает, вдруг им только этого и хочется.
(Рисунок Ларисы Мягковой) (обсуждение в ЖЖ)
Ночное, бессонное.
Я слушаю по ночам бесконечное шуршание шин по асфальту и вспоминаю о том, что этот звук сопровождал меня всю жизнь. Всё меняется: государственный строй, деревья и дома, особенно я сам. А музыка ночи остается такой же, какой я её впервые услышал в детстве, только год от года нарастает. Паузы становятся всё меньше. Мне кажется, что я однажды растворюсь в этой шипящей мелодии – главной теме города – исчезну, и стану ею.
(Снимок Максима Ланового) (обсуждение в ЖЖ)
Мальчик без красной кнопки
Шестиклассник Паша Кошкин пришёл домой, сияя красными со жгучего мороза щеками. Левую щеку украшала царапина.
– Ма, послушай... – начал он.
– Так, быстро мой руки – и к столу, – перебила его мама Кошкина.
Она любила командовать. Ей казалось: если сыну и мужу, Кошкину-старшему, не давать время от времени направляющих команд, они руки не вымоют, не поедят, со стола не уберут. И вообще пропадут без неё.
Когда круглая котлета на Пашиной тарелке уменьшилась и стала серпиком, словно луна на вечернем небе, а от гречневой каши осталось лишь несколько крупинок-звёзд, мама спросила:
– Павел, откуда царапина? Опять эти лбы из десятого-а приставали? Вот я к директору пойду!..
– Не, – торопливо сказал Паша. – Веткой, во дворе...
Соврал шестиклассник. Школьные заводилы, Карахан и Закацюра, действительно к нему приставали. Точнее, к Лидке Ленгрен, его однокласснице. Забрали у неё портфель и гоготали, бросая друг другу. А Паша перехватил, отдал хозяйке. Ну, они давай руками махать, едва уклонился. Только вот Карахан ногтем по щеке задел. Что-то мама сердита сегодня. Подожду пока просить...
Темный январский вечер превратился в ночь. Паша давно лёг спать. Лишь неугомонные Кошкины-старшие не дремали.
– Кошкин, – сердито сказала мама. – Вот почему ты сына совсем не воспитываешь?
– Кто, я? – поперхнулся папа. Он пил на кухне свой любимый чай. – А зачем? Он и так воспитанный.
– Да? У него совсем нет характера. Твердости нет. Ты мужчина или где? Я, что ли, должна мальчика жизни учить? Плохо ему придётся в будущем. Его же обижают все, кому не лень. А он только улыбается. Добряк. Его дразнят, мне учительница говорила: Кискискин, Пашакашкин и Пошокошкин. А он в ответ только смеется. И даже сам придумывает себе смешные прозвища: Кицык, Кисюн...
– Хехе, – отреагировал Кошкин-старший. – Ещё можно Каша Пошкин.
– Кошкин! – прошипела глава семьи. – Толку от тебя... Зачем мальчик ходит в секцию айкидо? Где успехи?
– Я же говорил, лучше отдадим его в изостудию, рисовать научится, – сказал папа Кошкин, по профессии художник-иллюстратор.
– Так!.. Пошли лучше спать.
***
Утро в семье Кошкиных всегда начиналось одинаково. Кошкин-старший искал свою бритву и спрашивал у жены, где бы та могла прятаться. Она же в это время искала целые, без стрелок, колготы и страшно раздражалась – при чем тут бритва, когда нечего надеть. Она работала главным менеджером в супермаркете. А менеджер должен «выглядеть».
Паша Кошкин ничего не искал. Он выгуливал во дворе кошкинскую стаффордиху, Дусю. Пробегая в очередной раз мимо окна, мама мельком видела сверху сына и собаку, черных на белом снегу.
К Дусе подбегали другие псы. Вот старый соседский сенбернар вразвалочку подошел, они дружелюбно обнюхались. Дуся прыгает вокруг него, а увалень лишь головой вертит... Добряк, вроде Паши. Вот снова прибежали эти задиры, два молодых добермана из соседней высотки. И сразу налетели на Дусю, оскалившись. Чего их, ненормальных, без поводка выводят? Но с Дусей не забалуешь. Она реагирует молниеносно: клац-клац мощными челюстями возле самых ушей этих невежд, толк плечом!.. Длинноногие доберманы разлетелись от Дуси брызгами. И кружили вдалеке, уважительно посматривая.
Мама Кошкина задумалась. Но всего на две секунды. Решения у нее принимались быстро. В обед она решительно направилась к тренеру своего сына.
В спортзале пахло потом, слышались глухие удары: гуп, гуп. Маленький темнолицый тренер выслушал маму и сказал:
– У вашего Паши нет красной кнопки.
– Что? – удивилась Кошкина. – Как это?
– У каждого человека есть красная кнопка. Такая примерно, как у президента США в кейсе. Не слышали? Ну, чтобы ракету на соседнее государство запустить. Военная кнопка, страшная, необратимая. Поэтому ее так берегут, доступ к ней всячески усложняют. Она может не понадобиться никогда. Но ее наличие придает уверенности...
– Да при чем тут?.. – нетерпеливо перебила мама.
– Вот так и у человека. Есть у некоторых людей внутри некая красная кнопка. Предел, за который нельзя. Запретная зона. Человек может терпеть, терпеть... Но кто-то или что-то случайно нажмет красную кнопку. Тогда происходит взрыв. И человек сметает все на своем пути.
– Не знаю про других, – заявила мама Кошкина, – но у моего ребенка никакой взрыв никогда не происходит. Он тютя. Зачем тогда ему ваше айкидо?
– Айкидо всем полезно. Если хотите знать, у Паши особая конституция: гладкая, не рельефная мускулатура и потрясающая реакция. Дайте время, он еще чемпионом станет. Он просто удивительно уравновешен. А кнопку и не обязательно иметь. Красная кнопка – вовсе не достоинство человека, а беда... Зато у вашего сына подходящий для айкидо характер. Ведь наш кодекс – доброта, непричинение травм и увечий. Никто ничего не ломает. Наоборот, все действия противника дополняются так, чтобы изменить направление атаки и вывести его из равновесия. Когда айкидошник овладевает самообороной, реакции становятся спонтанными, инстинктивными. Нет интервала на обдумывание между началом атаки и ответом на нее оборонительными техниками. И если боец неуравновешен, его бесконтрольный ответ способен нанести ущерб...
Он совсем заболтал Кошкину, которая так ничего и не поняла. Кроме одного: сын не способен постоять за себя. Что ж, придется всю жизнь его опекать.
***
Вечером Паша решился наконец попросить:
– Ма, мне нужно немного денег. Совсем чуть-чуть.
– Что, опять учительница собирает? Для чего на этот раз?
– Не... Это я. Понимаешь, сейчас мороз минус двадцать пять, а во дворах полно бродячих кошек, собак, голубей...
– Бродячие голуби? Ну ты даешь, Пашка! – ухмыльнулся старший Кошкин, отхлебывая горячего чаю.
В общем, выяснилось, что животных нужно подкармливать. Шестой-бэ класс так постановил. И решили ребята, что соберут кто еды, кто денег. Поставят это дело на поток. Ну никак без подкормки не обойтись в такую морозную зиму. Они же погибнуть могут. Животные то есть и птицы.
Мама ответила, что подумает. Может, еды даст вместо денег. А ты иди пока уроки делай.
– Я сегодня с тренером говорила, – сказала Кошкина, когда Паша вышел. – Кошкин! Ты слушаешь? Наш сын – блаженненький. Святой. Эту подкормку он сам небось и придумал. Как будто других игр нет! Все парни компьютерами занимаются, мобилками играют... А он только животными интересуется.
– Животные – они теплые, – возразил папа. – А Паша добрый, потому что мы с тобой Дусю завели.
Из-под стола высунулась коричневая в крапинку морда. Стаффордиха тигрового окраса улыбнулась и взглядом спросила: чего позвали? Может, вкусненького дадите?
Но на нее не обратили внимания.
– Дусю вы с Пашей завели, – грозно нахмурилась Кошкина. – Единственный раз, когда я уступила... Скажи лучше, Кошкин. У тебя есть красная кнопка?
– Кнопка? Чтобы запустить ядерную реакцию? Из красного у меня только диплом институтский.
– Не дури. Предел терпения, понимаешь? Тренер сказал, что у Павла нет красной кнопки. А у тебя есть? Вот что я должна сделать, чтоб ты не простил?
Кошкин задумался. Может, и у него нет красной кнопки? На всякий случай он сказал:
– Тебе, дорогая, я все что угодно прощу. Особенно за еще одну чашечку чаю.
Но Кошкина никогда не сдавалась без боя.
– А если я твой велосипед поломаю? Тросики порву, шины ножиком порежу, чтоб ты летом на свои воскресные покатушки не уматывал?
– Что?! С ума сошла! – Кошкин вскочил и подбежал к балконному стеклу. Там зимовал заботливо укрытый чехлом драгоценный байк.
– Вот видишь. У тебя есть красная кнопка.
– У тебя тоже: твоя любимая настольная лампа. Помнишь, я ее разбил? И ты устроила истерику. Хотя я купил тебе новую. До сих пор простить не можешь.
– Я много чего простить не могу.
«Да, – подумал Кошкин-старший. – У тебя не одна красная кнопка, а целая клавиатура». Но вслух ничего не сказал.
***
Больше всех предметов Паша любил биологию. Сегодня учительница рассказывала о многоклеточных организмах. Мальчик задумался: многоклеточные... Это как? Значит, у них много клеток? Таких, как в зоопарке, с решетками. И организмы в эти клетки прячутся.
Но и он, Паша Кошкин, тоже ведь многоклеточный организм. И ему тоже часто хочется спрятаться. Когда протягиваешь щупальце и чувствуешь – больно. Горячо или холодно. Или кусают всячески: ругают, критикуют. Или любят – требовательно, как мама. И хотят чего-то все время.
Он представил себя спрятавшимся многоклеточным организмом. Вобрать щупальца поглубже. Всех страдающих обходить стороной. Отворачиваться от несправедливости...
Нет, решил он. Не получится у него. Не получится. У многоклеточного организма большой выбор клеток, куда можно себя запереть. Только вот ненадежные замки.
Прозвенел звонок. Паша очнулся и вспомнил, что это был последний урок, и они договорились с ребятами остаться. Чтобы обсудить, кто в какие дворы пойдет с подкормкой.
Шестиклассники разгорячились. Активистка Ленгрен распределяла булки, мясной фарш, творог. Кошкин раздавал собственноручно сделанные из пластиковых бутылей миски-кормилки. Потому что в мороз животные не могут утолить жажду: вода-то замерзла. А многие не знают, что бесприютным собакам, кошкам и птицам попить даже важнее порой, чем поесть.
– Привет любителям живности! – В класс вломились здоровенные Карахан и Закацюра. – А у нас тоже живность имеется. Уже покормленная!
Карахан показал в кулаке синицу.
– Они сало любят, – объяснил он. – Я насадил кусок на палку, на балконе прицепил, а петлю снегом замаскировал. Хоп – и готово!..
– Гыгы! – подтвердил Закацюра.
Синица вертела головой быстро-быстро. К ней подошли, посмотрели. Ну, синица... Чего с ней делать?
– Отпустить надо, – сказал Паша. – Они в клетках не живут.
– О, Какашкин! Ты грин пис, да? – спросил Карахан.
– Он грин-кис, – обрадовался Закацюра. – А давай мы ей ноги поломаем. Она тогда из клетки не ускачет.
– Давай!
Шестиклассники притихли. Им было и неловко, и любопытно. А дружки с ухмылкой смотрели на Пашу Кошкина. Один протянул руку к синичьей лапе с привязанной ниткой.
Паша ощутил мгновенный толчок в сердце. Щекам стало горячо. Перед глазами почему-то промелькнула разбрасывающая собак Дуся. Он услышал внутри себя рычание... И не понял, что случилось. Очнулся, а парни разлетелись в разные стороны. Удивленные такие. Ведь они тяжелее Паши в два раза!..
Синица выпорхнула, зацепилась ниткой где-то у пола под партой, затихла.
– Ах ты кисявка малая!..
Старшеклассники набросились на Кошкина. Вновь внутреннее рычание... Воздух стал упругим, руки сами что-то делали. Жуткий хруст под кулаками...
Когда сознание включилось, Паша увидел одноклассников. Бледные лица, испуганные глаза. Между партами застрял упитанный Карахан. Он закрыл лицо, из-под ладоней текла кровь. Закацюра орал: «Ааааааа!!!», бережно держа на весу сломанную руку.
Паша полез под парту за синицей. Ему было стыдно и плохо. Тошнило. Руки дрожали и начали саднить. Но он пересилил дурноту и страх. Осторожно взял птицу и на ватных ногах прошел к выходу из класса.
Все расступились, чтобы дать ему дорогу.
(Картина Любы Гурович) (обсуждение в ЖЖ)
Мама, которая работает в небе.
Один мальчик скучал по маме, потому что ее долго не было дома.
– Пап, а когда мама вернется? – спрашивал он каждый день.
– Скоро, – отвечал папа.
– Почему ее так долго нет? Она что, не соскучилась?
– Соскучилась. Просто у нее работа такая, ты же знаешь.
Дима знал. Дело в том, что мама у него была очень красивая, она работала стюардессой. То есть летала на самолетах в разные страны, и в пути – там, высоко в небе – наливала пассажирам чай, разносила еду. А они ее благодарили.
Казалось бы, мальчик Дима должен был не любить самолеты за то, что они забирали у него маму на несколько дней подряд. Но он их все равно любил. Они ведь красивые, с крыльями, как птицы! А главное, они ее должны бережно носить по воздуху.
Поэтому Дима все время рисовал самолеты, лепил их из пластилина, складывал из бумаги и раскрашивал. Рисовал круглые окошки на борту, которые – он это знал – называются иллюминаторы, а в одном из них обязательно рисовал маму.
Конечно, мама не всегда летала в небе. Когда она была дома, становилось очень весело, все радовались и ходили гулять. Но наступал день, когда маме нужно было отправляться в рейс, она целовала Диму, обнимала папу – и уезжала. А Дима снова рисовал и рисовал самолеты: ему казалось, что тогда он находится где-то рядом с мамой. Его игрушечные самолеты должны были маму беречь.
– Не переживай, сын! – говорил ему папа. – Самолеты не могут все время летать в воздухе, у них горючее кончается. И тогда они приземляются на аэродромах.
– И что?
– Это значит: сколько бы ни длился мамин рейс, она обязательно вернется домой.
– Хорошо... Пойду порисую, – отвечал сын.
Когда количество самолетов у Димы грозило заполнить всю его комнату, папа предложил:
– Давай с тобой, пожалуй, построим действующую модель самолета. Хочешь?
– Давай!
Папа долго ходил по магазинам, искал модель. Потом пришел домой с длинной картонной коробкой в руках.
– Там внутри самолет? – удивился Дима.
В ответ папа открыл коробку, достал тонкие деревянные планки, полупрозрачную бумагу, резиновые нити и клей. И пропеллер!
– Помогай собирать, – сказал папа.
Дима послушно клеил, чистил, резал ножницами. Если у него не получалось, папа помогал. Иногда сын просто смотрел, как делает папа, и делал так же. Постепенно у них начал получаться настоящий самолет – ну, не совсем как настоящий, но с размашистыми крыльями и резиновым мотором.
Сооружали самолет они весь вечер и следующий вечер тоже. Дима торопился, но папа заметил:
– Это очень ответственное дело – строить самолет. Каждая деталь должна быть на своем месте и прочно прикреплена. А то самолет возьмет и упадет. Мы же не можем этого допустить?
– Не можем, – согласился Дима.
Наконец самолет готов. Дима попросил папу подождать, сбегал за фломастерами и нарисовал на боку самолета иллюминатор. А в нем – маму.
Папа с сыном вынесли самолет на улицу, пошли в парк. Там Дима закрутил до упора резину, «завел» мотор и запустил самолет. Гудя пропеллером, он взлетел и поплыл по небу вдаль.
– Он летит туда, где работает мама, – сказал мальчик.
(Снимок Лины Курбановской) (обсуждение в ЖЖ)
Несделанное
Несделанное окружает нас со всех сторон.
Мощным излучением оно пронизывает жизнь простого смертного с утра до вечера, от первых двоек до последних анализов.
В самых тёмных углах кладовки таится Несделанное.
И зовет.
Поломанными «молниями» в рюкзаках шепчет: когда?
Оторвавшимися ремнями от сумок укоряет: ты ведь давно собирался.
Манит магнит Несделанного фонариками без лампочек, часами без стрелок, телефонами без аккумуляторов, ручками без стержней, сапогами без подметок.
Неподшитыми чёрствыми тапками, протёртыми без заклёпок джинсами.
Покосившейся табуреткой, косо торчащей из стены электрической розеткой, неприбитой полкой, немытым велосипедом, незакрывающейся дверью в туалет.
Бодро шелестит Несделанное неоплаченными квитанциями, ненаписанными ответами на письма. Звякает немытой посудой, пахнет невынесенным мусором.
Несделанное годами копошится в памяти и бормочет: пойди удали эту бородавку, пройди исследование, запишись на массаж, почини зуб, спроси о головокружении.
Поезжай, занудствует Несделанное, за двести километров, и за тысячу, и за десять тысяч – и пожми им, наконец, руки.
Допиши начатую статью, закончи отложенный год назад рассказ.
А вот этот текст ты будешь когда-нибудь вообще рожать?! – кричит оно.
По ночам Несделанное глядит отовсюду укоризненными глазами и тоскливо вздыхает.
Оно упрямо ждет.
Но мы должны быть упрямее! Мы не имеем права поддаваться. Терпите изо всех сил!
Несделанное нельзя делать, иначе все пропало. Жизнь кончится.
Ведь только затхлый ветер Несделанного заставляет нас просыпаться по утрам.
Поднимает с диванов, отвлекает от телевизоров. Отрывает от больничных коек. Не позволяет развалиться окончательно.
Берегите свое Несделанное! Заботьтесь о нем, лелейте.
И не делайте его никогда.
(Рисунок Ларисы Мягковой) (обсуждение в ЖЖ)
Где живет сон
Одна девочка не любила укладываться спать. Да и кто, скажите, любит? Ведь вечер наступает в тот самый момент, когда ты только разыграешься или читаешь книгу на самом интересном месте, или смотришь мультик, от которого не оторваться.
– Танюша, засыпай, – говорила мама. – А то лежишь, ворочаешься всё время.
– Не могу, – недовольно отвечала Таня. – Я не хочу спать.
– Надо немного подождать, и сон придет.
– А ко мне сон не приходит!
Так было довольно часто. А однажды девочка спросила:
– Мама, я не понимаю, где живет сон. Может, далеко, и поэтому я его так долго жду? Он идёт, идёт и никак ко мне не придет!
Мама задумалась над этим интересным вопросом.
– Сон живёт в голове, – ответила она.
Таня тоже задумалась, потом совершенно логично возразила:
– В голове? Почему же тогда, если голова хочет спать, то ноги хотят бегать, а руки – играть?
На такие вопросы у родителей есть заранее заготовленные ответы, и мама сказала:
– А давай, доченька, я тебе перед сном сказки почитаю.
Она села рядом с Таниной кроватью, раскрыла книжку и начала вслух читать. Таня слушала, думала вначале о сказке, потом унеслась мыслями куда-то вдаль, а перед отлётом успела заметить: мама уронила книгу на колени и уснула. «К ней сон уже пришёл, а я же рядом с мамой, значит и ко мне...» – успела подумать она.
И быстро заснула.
А на следующее утро, едва открыв глаза, девочка воскликнула:
– Мама, мама! Я поняла! Сон живет в сказках. Когда нужно, чтобы мы уснули, он выходит оттуда. А потом прячется обратно!
(Снимок Райдера Уайта) (обсуждение в ЖЖ)
Давайте позировать
Из одного города в другой по шоссе мчался автомобиль. На горизонте возникали реки, леса, степи и холмы, приближались, обступали автомобиль справа и слева, а потом уносились назад.
– Мама, папа, смотрите как красиво! – воскликнула девочка, глядя в окно.
– Действительно, красота, – ответила мама.
– А можно остановиться? Мне хочется посмотреть.
Папа посмотрел на часы и плавно притормозил. Машина остановилась.
– Ну, смотри, если тебе так хочется. Только на что смотреть? Этот лес, горизонт с холмами, степь и река – они же все одинаковые.
– А вот и нет, они разные, – ответила дочь.
Она вышла из автомобиля и отошла в сторону, спустилась к берегу реки. Мама взяла фотокамеру, начала непрерывно щёлкать, направляя объектив в разные стороны. Папа обошел вокруг машины, постучал по колесам, вздохнул. Вернулась дочь с букетом полевых цветов.
– Ну что, поехали? – спросил папа, глядя на часы.
Мама кивнула. Она уже всё сфотографировала и подумала, что дома перепишет изображения на компьютер и пригласит друзей любоваться красотами. А девочка просто запомнила синеватую линию горизонта, мохнатый внушительный лес, извилистую речку и желто-зеленую степь – чтобы потом, дома, их нарисовать.
Машина уехала.
– Какие скучные эти люди, – прошелестел Лес.
– Вовсе нет! – заволновалась Река. – Девочка мне очень даже понравилась. Она так хорошо во мне отражалась...
Степь вздохнула, пошевелила цветами и травами, тоже включилась в разговор:
– Люди как люди, только и знают, что ездить мимо. Они же все одинаковые.
Горизонт улыбнулся.
– Когда люди едут вместе в машине, они называются семья, – сказал он. – А когда мы все вместе, то мы зовемся пейзаж. Люди красивы по-своему, а мы – по-своему... Вот приближается ещё одна машина! Наверное, опять фотографировать будут. Давайте позировать!
(Снимок Ирины Козорог) (обсуждение в ЖЖ)
Непонятное
Из тёплой темноты приходим. Щуримся от яркого, дрожим от холода.
Чтобы освоиться, надо понять. Пощупать, изучить.
Год за годом изучаем. Кончаем вузы, натыкаемся на грабли.
А оно ускользает. Остается непонятным.
Наши мазки, штрихи, стежки, плетенья, изваянья,
наши слова, рифмы, тексты, точки-точки-тире,
наши ноты, сплетенья мелодий, песни, пляски, завыванья –
всё это чтобы понять.
Или объявить о своём непонимании. Восхититься непониманием.
Уходим туда, в свои краски-слова-звуки. И живём там отдельно,
а оно, так и не понятое – отдельно.
(Картина Любы Гурович) (обсуждение в ЖЖ)
Найти себя
Если захочешь перечитать книгу, любимую в прошлой жизни, то между строк ты вдруг найдёшь себя самого. Того, пятнадцатилетнего, который читал это взахлеб и не один раз, до конца и от конца до начала, и с середины, мгновенно вживаясь и легко летя в космосе, влюбляясь и совершая героические подвиги одновременно со всеми. Эффект чуда полный, хотя и недолгий, потому что здесь же ты обнаруживаешь и себя сегодняшнего. Который знает, что нельзя писать такими длинными предложениями, с таким пафосом и частыми упоминаниями блага для человечества, и которому скучно читать сотню страниц рассуждений героя до первого мало-мальски интересного действия. Книга не умерла, она просто осталась в прошлом вместе с тобой пятнадцатилетним. А ты сегодняшний, вместо своего занудства, лучше возьми и прочитай новую книгу.
(Снимок Лины Курбановской) (обсуждение в ЖЖ)
Сказка о Пространстве
На лугу возле реки жило-было Пространство. Росло оно свободным, гуляло между деревьями. Однажды пришёл Хозяин, Пространство ему понравилось. Позвал он Архитектора:
– Построй мне дом!
Архитектор возвел стены, положил перекрытия, разделил Пространство на комнаты.
Ходит Хозяин по дому из одной комнаты в другую, смотрит – всё вроде правильно, но как-то невесело. Чего-то не хватает.
– Чего тебе не хватает? – спросил Хозяин у Пространства.
– Жизни!
Позвал хозяин Художника. Тот повесил на стены картины, украсил окна шторами, в углах поставил вазы с растениями, камин красивой плиткой облицевал. Стало Пространству веселее. Но всё равно чего-то не хватает.
Тогда Хозяин привёз жену, дочку и кошку. Кошка играет тапочками, дочка топает по лестнице, жена кипятит чайник – вот это жизнь! Теперь Пространство почувствовало себя как дома. Перетекает себе из кухни в спальню, шелестит шторами, картины смотрит, играет с бликами огня от камина.
А Пространство, оставшееся снаружи дома, заглядывает в окно и завидует.
(Рисунок Валерия Козлова) (обсуждение в ЖЖ)
Работаю ангеломя
Я работаю ангелом. Это совсем нетрудно, когда в тебя верят.
А верят все. Каждому хочется помощи от ангела.
Поэтому у меня крылья, поэтому на табличке так и написано: «Петербургский ангел».
Но, честно говоря, я работаю скульптурой.
Только – тс-с-с-с. Никому.
Пусть люди думают, что ангелы существуют, что они помогают.
Им так легче.
Хотя на самом-то деле ангелы действительно есть.
Они каждый день проходят мимо меня. Иногда очень медленно, с трудом.
Седые, морщинистые, совсем непохожие.
О, вот ещё один ангелок гуляет, знакомый. Матери лет восемьдесят, дочери около пятидесяти. Дочь уже всё понимает: что значит немощь и усталость, что такое проснуться, захлебнувшись сердцебиением. Гром от тока крови в ушах и в висках, сжатая обручем голова. Что такое врачи, больницы, время, возраст.
Поэтому она идёт очень медленно, приноровившись к маминым шагам, и молчит. Разговаривать не нужно, всё давно обговорено и понятно без слов.
Им обеим известна конечность пути, любых усилий. Но они упрямо идут, и когда-нибудь дойдут, я знаю.
Потому что верят: придёт утешение.
Когда-нибудь дочь сама станет ангелом для своих. Будут ли они так же с ней гулять? Надеюсь.
Я верю в людей.
А они пусть верят в ангелов.
Человек и девушка
У одной девушки перестал загружаться компьютер: наверное, пришло время переустановить систему и вообще почистить железо. Она думала об этом по пути на работу и прикидывала, как найти системщика.
Она не знала, что в этом же вагоне метро едет системщик, который мог бы легко починить ее ноутбук. У системщика ныл зуб, который давно пора было запломбировать, но он все тянул: то времени нет, то настроения.
Он не знал, что напротив него сидит стоматолог, который как раз и занимается лечением зубов. Но сегодня у него отвратительное настроение: машину пришлось сдать в автосервис и из-за этого ехать на метро. Он проклинал толкотню и духоту, а заодно и бестолковых автомехаников, которые никак не могли отрегулировать машину.
Он не знал, что над ним стоит и даже задевает его своей сумкой замечательный автомеханик, к которому очередь по записи и только через знакомых. Автомеханик тосковал, потому что его бросила любимая девушка, и он был уверен, что уже никогда никого не полюбит, да и вообще не хочется.
Он не знал, что в самом конце вагона проталкивается к выходу девушка, которую он полюбит, а она его, и все у них будет хорошо. Сейчас они не встретились, и еще пару раз не встретятся, но их знакомство неизбежно, так как назначено.
Выходя, девушка слегка задела плечом заходящего в вагон человека. Тот оглянулся на нее, потом зашёл в вагон, всех оглядел, вот это всё увидел и, вернувшись домой, записал. Потому что он был писателем.
Придумал, конечно.
(Снимок Валерия Аллина) (обсуждение в ЖЖ)
Опять море
Шшш... Шшшшш...
Тепло. Жарко.
Светло даже с закрытыми глазами.
Под веками ритмично пульсируют овалы.
Оранжевые с зеленоватыми ободками.
Шшшшшшшшшшшш...
Шуршат пенные язычки.
Пахнет йодом. Это дышит море.
Хочется на него посмотреть.
Но лень поднимать голову.
Потому что жарко. Расслабленно.
Умиротворенно.
Можно и не смотреть. На него, как ни посмотришь, всегда ближе к берегу изумрудная зелень, дальше к буйкам ультрамариновая синева, на горизонте лазурное серебро.
Шшш...
А вот и ещё звук:
– Яа!.. Яа!..
Это чайки. Хотят, чтобы на них обратили внимание.
Но не надо. Можно ослепнуть.
Лучше лежать с закрытыми глазами.
Кожу начинает пощипывать.
Это солнце проводит по телу мягкой кистью, наполненной йодом.
Слой за слоем.
И становишься смуглее.
Растворяешься.
Ты уже в море.
Ты – это море.
Медленно-медленно дышишь.
вверх... вниз...
ввввввееееерххххххххх...
ввввввннннниииииззззссссссссссс...
Так медленно, что слева наискосок по груди успевают проплыть какие-то игрушечные кораблики. У колена холодное течение, укрыться получше, подоткнуть.
Хорошо тут, в этой уютной постельке между горами и степями. Рядом Средиземное. Завтра, когда отосплюсь, потечем с ним в гости к Атлантическому океану, он приглашал.
Вчера-то на берегах сплошная зелень была. Туши какие-то здоровенные ползали, зубастые, смешные такие. А сегодня, глядь – муравьишки появились. Чего-то строят и разрушают, строят и разрушают. Или оно само разрушается.
Шшшшшшш...
Кто завтра появится, интересно.
(Снимок автора: Болгария, Несебр)
(обсуждение в ЖЖ)
Об осознанности
– Вы не понимаете!
– Нет, это вы не понимаете!
– Вы не осознаете, что тогда с нами будет!
– Я-то как раз осознаю, а вот вы!
– Тебе промыли мозги западные политологи!
– А тебе промыли то, что у тебя вместо мозгов, местные отморозки!
– Надо делать ставку только на этот цвет! Все разумные люди так считают!
– Хаха, рассмешил! Разумные! Тебя купили! Только на этот цвет надо ставить!
– Люди, не слушайте дурака! Ставьте на мой, а то хуже будет!
– Хуже уже некуда! Именно из-за таких слепцов, как ты! Слушайте меня, люди!
... ... ...
Но выигрывает всегда казино.
(Рисунок Валерия Козлова) (обсуждение в ЖЖ)
Правильно выбрал
А если встать в этом месте, опершись ладонями о стол и глядя в окно, то беспокойство исчезает. Всякая вот эта тревога, ожидание проблем. Но должен быть вечер, причём не тьма, а так, затухание. Если угадать ракурс и минуту, то светящаяся линия гор подмигивает тебе. Это значит: отводит от тебя несчастья. Можно и не за себя просить. Если повезет и увидишь, как пальмы синхронно встряхивают шевелюрами, вот тут и проси – сбудется. Но ждать момента долго. Небо гаснет, горы укрываются тёмным одеялом, и только луна криво улыбается, смотрит в лицо, спрашивает: ты в себя веришь? Тут не думая отвечай, что да. И будет тебе счастье. Если ты, конечно, выбрал правильный ракурс, правильное окно и правильное небо.
(Рисунок автора)
(обсуждение в ЖЖ)
Как всегда
Скажешь что-то определённое, обозначишь какое-то мнение – и всё.
Сразу вокруг тебя сторонники и противники.
Одни яростно одобряют, другие неистово ругают.
А промолчишь – налетают все.
С мясом выдирая из великих цитаты о молчании.
– Как же быть? – спросили у одного маститого мыслителя.
– Надо высказывать обеспокоенность, – сказал Динозаяц.
– А делать что?
– Стараться стабилизировать ситуацию, – ответил он.
И задумался.
(Рисунок Валерия Козлова) (обсуждение в ЖЖ)
Принцип гармонии
В любой непонятной ситуации рисуй сетку линий, нащупывающих нужный контур.
Сплети ткань разговора. Слова, интонации, паузы расставляй в правильных местах.
Сотки паутину событий. Поступки, шаги, повороты – наброски судьбы.
Это принцип интуитивного приближения к гармонии.
Не сразу провести правильную линию, а сплести паутину из множества.
Да и есть ли она, эта единственно правильная?
(Рисунок Петра Вакса) (обсуждение в ЖЖ)
Категории: Библиотека, Детское развитие, Основные разделы, Тексты