Геннадий Добрушин
(рассказ)
Мы пьём пиво с Ариком. Точнее, пью – я, а он меня морально поддерживает, проникается, так сказать, флюидами. Вот никогда не любил пиво, но что не сделаешь ради друга! Тем более - ради мёртвого друга.
К тому же пиво хорошее, потому и жертва моя мне легка и приятна.
Арик - мой друг, а еще он ангел-хранитель, я когда-то уже вспоминал его историю. Мы общаемся изредка, когда звезды становятся в нужном порядке и правильно ложится карта.
- А у вас самоубийства бывают?
- У нас всё бывает. Называется, правда, по-другому.
- А расскажи. Или - нельзя?
- Отчего же нельзя, можно. Да ты и сам знаешь, что это; вон, в списке смертных грехов, видишь?
- Вижу. Отчаяние. А как это происходит конкретно, это что такое - самоубийство на небесах?
- Позволяет себе душа впасть в отчаяние, и закрывает себя этим наглухо от источника Света. Приходит в себя где-то в нижних мирах, где тьма кромешная и скрежет зубовный. Потом выбирается оттуда. Если сможет.
- Если сможет - что? Выбраться?
- Если сможет вспомнить. Кто она, и откуда, и где её настоящее место.
- Да с чего бы ей забывать-то? Память ведь с ней остаётся!
- Память остаётся, да не вся. Главное - Света у неё не остаётся. И не видит она дороги к свету. Темно там, понимаешь? Темно и холодно.
- А как же тот свет, который всегда в душе горит? Частица Божественного огня, даваемая нам с рождением. Помнишь, говорил: «Его ни отобрать, ни погасить»!
- Это другой свет. Можешь считать его божественной батарейкой, всунутой тебе в душу. Это - твоя основа, неразрушимая монада, и без нее ты вообще ничто, космический мусор. Без этой батарейки всем твоим оболочкам прямая дорога на свалку.
Но есть и другой свет, энергия, собираемая по жизни, от природы, красоты, любви, радости, от искусства, в конце концов. Вот ею уже ты волен распоряжаться, потому как - твоя, сам заработал. Хочешь, засунь в мешок и сиди на нем, хочешь - делись. Как правило, кто умет собирать, тот и делится ею щедро. И не убывает от дарителя, потому что возвращает ему жизнь законно розданное. Только ад не Земля, и законы этого места совсем другие. Неоткуда здесь брать свет, не доходит он сюда, закрывается, рассеивается, гаснет. Есть на то причины. Много их там ходит, причин этих.
- Так что же, забирают там местные старожилы у пришедшей души весь свет?
- Да нет, сама раздаёт. Всё без остатка. Как увидит, поймёт, осознает, кто там вокруг неё, так и раздаёт все, до последнего лучика, себе ничего не оставляя.
- Отчего так, от страха, что ли?
- Скажешь тоже. От жалости нестерпимой. К тем, кто там так долго томится, а света жаждать не перестаёт. А их там слишком много, и расходится и гаснет ее невеликий свет, не согрев и не осветив... Вот это и есть ад, настоящий.
- И...
- И всё. Сидит, рыдает потом, вместе со всеми, хотя там каждый - наособицу, как в коконах из слёз. В отчаянии, как в саване, завернутая.
Потому что помнит, что был у неё свет, а не может вспомнить - каков он, и как к нему вернуться.
- Насколько же это всё? Неужели же навечно...
- Нет, конечно. Или сама себя за волосы вытащит, когда силы накопит, осознанием, работой над собой. Или спустится кто, забрать. Из право имеющих, или из знакомых кто, друг там настоящий или любимый, любящий...
- А что, может, и ты там бывал, помогал, вытаскивал?
Алик морщится, как от внезапной зубной боли. Я понимаю, что вопрос ему почему-то неприятен, но слова уже сказаны, и висят между нами...
- Я попробовал, один раз, в самом начале. Опыта, как ты и сам понимаешь, никакого, мудрости - ноль, а энтузиазма - вагон и тележка. Вот и полез сдуру.
Ты не знал её, это моя первая любовь, школьная. Она сама из жизни ушла, в юности, по глупости. Или – от большого ума, что в общем-то – одно и то же. Так я, когда узнал, где она и – как она, сразу помчался – спасать, вызволять, подвиги совершать…
Не преуспел, заблудился, испугался, и сам там чуть не остался, без сил. Страх ведь сжирает всё, сам знаешь. Хорошо, один Старший Брат помог, почувствовал, протянул руку помощи, вытащил. Еле-еле.
- Такой тяжёлый ты оказался?
- Да нет, не я. Какие там на мне грехи! А вот остальные...
- Неужели цеплялись?..
- Ещё как цеплялись! И правильно делали, я и сам держал, сколько мог. Только жалостью друг к другу и спасались.
- Как же всё закончилось?
- Хорошо закончилось. Почувствовал Брат, что силы его на исходе, и молиться начал. Открылись небеса, и Свет нас омыл. Кто не смог его стерпеть, сами руки отпустили, и вниз рухнули. А кто вытерпел, сжёг на свету этом свои страсти и язвы душевные - поднялся с нами к свету. Их сейчас ангелы выхаживают, проводят в божеский вид.
- Всех?..
- Да, и мою любимую – тоже. Когда залатают, может, познакомлю.
И, кстати, Вере про этот случай не рассказывай. Расстроится, она же меня всю жизнь к ней ревновала, хоть и беспричинно. Ничего между нами не было, школьники, что ты хочешь!
- Да мы с твоей … (я проглатываю слово – вдовой) и не общаемся, в общем. У меня – своя жизнь, у неё – своя…
Алик машет рукой с досадой.
- Да знаю я всё про неё, не переживай. И даже рад, может, ей именно такой и был всегда нужен. А если не срастется, меня вспоминать будет добрым словом, ведь все познается в сравнении. Так что всё к лучшему! В конечном итоге…
Мы долго молчим, потому что говорить совсем не хочется.
Пьём пиво.
Рисунок Михаила (Обсудить в ЖЖ)
Категории: Библиотека, Нью-эйдж, Основные разделы, Тексты