(Подборка Валерия Аллина)
Мальчик и Бог
А он вот так представлял себе Бога:
с метлой, в телогрейке, добрым и рыжим.
Стоит себе, щурится на дорогу.
- Доброго дня тебе, дядя Гриша.
Дядя Гриша живёт в небольшой каморке,
встаёт раньше всех, позже всех ложится.
Он цветы поливает, сажает ёлки,
и пшено подсыпает в кормушки птицам.
Он, наверно, на небо летает ночью,
а, возможно, снег убирает с крыши.
— Добрый день, дядя Гриша, спаси щеночка,
он сыночек Рыжей, такой же рыжий.
Он замёрз и видит ещё не очень,
он за тем сараем — пойдём, покажем!
Дядя Гриша сыночков спасёт и дочек,
рядом с ним совсем ничего не страшно.
Да и мир такой — весь большой и долгий,
очень добрый мир — вот ещё ступенька.
Мальчик крепко за руку держит Бога,
с бородою, рыжего, в телогрейке.
Картина Ирины Азаренковой (Обсуждать в ЖЖ)
Время-ветер
Старики говорят о странных своих вещах,
о далёких, давно ушедших куда-то вне,
старики не глядят на время…
– Который час?..
– Поздний, милый… Почти последний, другого нет.
Старики вспоминают годы свои и век,
отпуская, что не успели и не смогли,
заметает дорогу белую белый снег,
уплывают всё дальше белые корабли.
Время-ветер, о чём поёшь ты, куда летишь?
И всё чудится сквозь туман и тоску в груди,
как бежит вдоль реки ребёнок, совсем малыш,
и не знает ещё, что ждёт его впереди.
***
Что-то всё время в лоб и виски стучит мне.
Просто какой-то бред без углов и линий.
Ходишь, как заколдованный, в этом ритме.
Здравствуй, моя родная шизофрения.
Здравствуй, моё неясное и цветное.
Я твоя баобабочка, листик клёна.
Дерево, что не будет уже зелёным.
Всё, что уйдёт и станет уже не мною.
Всё, что меня оставит и здесь не примет.
Падает сигарета из тонких пальцев.
Здравствуй всё то, о чём мне расскажут вкратце:
вот была осень, дождь, ты блуждаешь в ритме.
Этот печальный знак, этот звук протяжный.
Это дыханье дня и всего живого.
Нет ничего, что было не очень важным.
Нет ничего случайного, даже слова.
Ритмы уходят, не попадая в ноты.
Это такие дни, переход в иное.
Это всё осень, лучшее время года.
Самое молчаливое, неземное.
Картина Валентина Иоппе (Обсуждать в ЖЖ)
***
Яблоко тихо падает, катится по траве,
Мэри идёт по саду, Мэри несёт конверт.
Что там у Мэри в мыслях? День замедляет ход.
Кто-то ей пишет письма, Мэри всегда их ждёт.
Где-то дожди косые тянутся вдалеке,
колют ступни босые камушки на песке,
кто-то незримо рядом с ней уже много лет.
Мэри идёт по саду, Мэри несёт конверт.
Мэри ни с кем не спорит и не считает дней,
Мэри не нужно море, море её – над ней,
много ли Мэри надо – знаем ли мы ответ?
Мэри идёт по саду, Мэри несёт конверт.
Птица над ней кружится, птица другого дня,
ветер к ногам ложится, хочет её обнять,
Мэри, чему ты рада, Мэри, кого здесь нет?
Мэри идёт по саду, Мэри несёт конверт.
Листья уносит ветром, шепчет о чём-то лес,
сбудется то и это где-то уже не здесь,
катится день к закату, ночь, а затем рассвет...
Мэри идёт по саду, Мэри несёт конверт.
Картина Валентина Иоппе (Обсуждать в ЖЖ)
Баба Люба
На дороге пни да кочки, да высокая трава,
в кружевном идёт платочке, шепчет тихие слова,
собиралась, будто в гости, выходила до росы,
ну а кто там, на погосте? – на погосте муж и сын.
По траве или по снегу, вдоль холмов и быстрых рек,
век идёт за ней по следу, и самой ей скоро век,
баба Люба, баба Люба, собирается гроза,
всё ей сказочно и любо, да проплаканы глаза.
А поднимет очи к небу – сердцу радостно в груди,
у кого душа ослепла, тот на небо не глядит,
жизнь не выпадет другая, голова белым-бела,
пролетела птичья стая, за собой не позвала.
Листья падают с деревьев, до погоста три версты,
три избы всего в деревне, дальше поле да кресты,
что там было, то и было, для потерь не хватит свеч,
целый век я здесь гостила, дай Господь уже прилечь.
Щепочку положит в печку, снимет гребень с головы,
у иконы тает свечка, за окошками ковыль,
а какой там день недели – принимай, коль будет дан…
С фотографии, в шинели, строго смотрит муж Степан.
Ночь заходит на крылечко, лунный отблеск на окне,
спи-усни, моё сердечко, все-то встретятся во сне,
у родимого порога, где никто не горевал,
да белым-бела дорога, да белым-бела трава…
Выносили бабу Любу, завернули в простыню,
в небесах играли трубы, собирая всю родню,
пел ей песенку простую ветер про былые дни,
незабудку голубую ангел с неба уронил.
***
Это только вычерченный след
от кометы там, над облаками…
Коль душа скучала на земле,
заскучает и в небесном храме.
Не грусти, мой свет, не жди беды,
не жалей о том, что мы не птицы.
Никому никто не поводырь,
и никто не знает, что случится.
Освещён ли пламенем восток,
или запад обретает звуки,
каждый в этом мире одинок,
даже погружаясь в чьи-то руки.
Остаётся – уходящим вслед
помолиться… (маятник качнётся…)
и смотреть на тихий лунный свет,
и твердить, что жизнь ещё вернётся.
Снимок Наталии Куклевой (Обсуждать в ЖЖ)
***
Я бы хотела лечить и это, и то,
говорить на всех языках мира,
взять всего один лучик — вернуть сто,
никогда не смотреть в бездну, пройти мимо,
укрыть любого от пули и от огня,
да всё уберечь — от тополя до кузнечика…
Но эта бездна идёт за мною и вглядывается в меня,
и мне убежать некуда, ответить нечем.
О необъятный мой край, простуженный небосвод,
куда не пойдёшь, а всё далеко, не близко,
и я всё пишу туда, где никто уже не живёт,
куда уже много лет не доходят письма,
а кто вон там босиком по дороге идёт,
и нет ему дома нигде на огромном свете,
о бедный мой край, сиреневый небосвод,
отпускай своих певчих птиц, расплетай сети.
Всё, что не так сложилось, где год за два,
давит тебе на плечи, в затылок дышит,
воля твоя неволя полынь трава,
кружит над полем ворон всё ниже, ниже,
как бы вот перебраться из тени в свет,
где-то уже кометами путь прочерчен,
сколько ж ещё идти через боль и бред,
чтобы вернуться в доброе, человечье.
Снимок Наталии Куклевой (Обсуждать в ЖЖ)
Мама и рай
Мама мне говорит: — Я увидела сверху рай.
Там холмы и река течёт, умирать не страшно.
Отвечаю я маме: — Не надо, не умирай.
Я не знаю про рай, но, наверно, он свой у каждого.
Лично мне бы и там хотелось увидеть снег.
Как блестит он на солнце, падая ниоткуда.
Мама тихо вздыхает: — Мне жаль, но там снега нет.
Да и солнца там тоже нет, хоть светло, как утром.
— Это грустно, что там нет осени, наших зим.
Говорят, там другое время, другие краски.
Я веду её под руку медленно в магазин.
Нынче скользко и ей одной выходить опасно.
— Там есть ангелы… Хочешь, думай, что это сон —
мы летели звездою белой под небом тёмным.
Но я помню детали и помню подробно всё.
Так во сне не бывает, я сны никогда не помню.
И ещё — там при деле все, и такой покой,
будто каждый там что-то понял и что-то знает…
Я держу её за руку, мама идёт за мной,
рассуждая про рай и немножечко отставая.
А дорогу метелью утреней замело,
мы идём осторожно, след оставляя свежий —
то ли ангела я веду за его крыло,
то ли ангел меня ведёт по дороге снежной.
Картина Аллана Ранну (Обсуждать в ЖЖ)
Бывает и так
Обычное дело, но, как специально,
сегодня особенно как-то печально,
перрон, суета, он идёт вдоль вагонов,
ну, мало ли в жизни бывало перронов,
чудес не бывает, а где их видали?
Никто ведь не ждёт его там, на вокзале,
не встретит, не бросится с криком на шею –
он знал, что опять не увидится с нею –
она далеко и она не приедет,
хоть он столько лет её именем бредит,
ну, хоть позвонить! Ну чего уже проще…
Минуя вокзал, он выходит на площадь.
Ну да, позвонить… Достаёт телефон…
Сейчас позвонит ей и скажет, как он
то ехал куда-то по выбитым трассам,
то с кем-то сходился, то снова прощался,
грустил вечерами и слушал шаги
за дверью, но там приходили к другим,
к другим приходили, с другими встречались,
других обнимали, поили их чаем,
а он снова ехал и ехал куда-то,
мелькали дороги, названья и даты,
а он снова думал: ну как там она?
Что делает нынче? Одна? Не одна?..
И вот он на лавку присел с телефоном,
как будто один в этом мире огромном,
встал с лавки, прошёлся, придумал две фразы, –
да нет, всё не то, и не сходятся пазлы,
какая-то глупость, всё тупо и мимо…
И всё повторял про себя её имя.
Но вдруг… Среди лиц бесконечных прохожих
он видит – её!.. И поверить не может –
откуда? Она? Это чудо, и только,
но это – она!.. Как в замедленной съёмке –
идёт, улыбаясь, и машет ему…
Он смотрит, не веря себе самому.
И, будто бы став невесомей и легче,
он делает шаг, и другой – ей навстречу,
и сердце стучит всё сильнее в груди,
и он к ней уже не идёт, а летит…
…Вы скажете, что не бывает такого,
но вы мне поверьте, вот честное слово,
что это не сказки, не бред, не пустяк –
всё в жизни бывает, бывает и так.
Картина Любы Гурович
***
Лунный камень
А я помню, что там, в середине Луны, был город.
В этом городе жили лунные человечки.
И там всё было лунным — камушки, горы, речки.
И там не было у домов никаких заборов.
А я помню, что в этом городе жили дети.
И им не было ни тревожно, ни одиноко.
И ходили они по лунным своим дорогам,
и дарили друг другу камушки на рассвете.
Всё на свете им было нужно и очень важно.
Всех на свете они любили, всё так и было.
И когда мне совсем темно и совсем уныло —
я сожму в кулаке лунный камень, и мне не страшно.
Снимок Алексея Терентьева (Обсуждать в ЖЖ)
***
В колокол звонили, звонили.
Вот и все дворы опустели.
Господи, скажи, кем мы были,
если были мы в самом деле?
Замерев, забыли о боли,
былью заросло, пыльным ветром.
Но по чьей же, Господи, воле,
так темно и так безответно?
Долгий путь не сделать короче
ночью или днём, полем, лесом.
Не звенит внутри колокольчик,
не поёт весёлые песни.
Отшумели мысли о лете,
их уносит ветер на крыльях.
Кто ответит, если ответит:
кем мы были, если мы были?
Снимок Марии Неласовой (Обсуждать в ЖЖ)
Прыжок
Так настигает всё, что тобой не спето, с ветром уходит лето, а что за ним, нет, ничего – немного другое небо, воздух другой, немного другие дни, нет, ничего, но в небо смотрю всё чаще, будто ловлю движение, поворот, вот облака – что может быть настоящей, будто река и берег, и кто-то ждёт.
Нет, ничего, давай я тебя укрою, загорожу собою, но как обнять, я не одна – здесь небо, оно большое, всё оно здесь со мною и для меня, мы ведь когда-то все улетали с ветром, просто прыжок один, доверяй прыжку, дело ведь только в нём, дело только в этом, я до сих пор учусь и чуть-чуть могу.
Всё замирает, будто бы ты покинут, будто тебя куда-то несёт река, снова я вижу сон и одну картину: кроны деревьев тянутся в облака, и горизонт открыт, исчезают тени, будто бы всё свершается наяву, преодолев все страхи и все сомненья, я, от земли отталкиваясь, плыву.
И сквозь меня проходят миры и страны, я невесома, я прохожу сквозь них, и погружаюсь в тайны и океаны, и сквозь туманы вижу любые дни, переплывая и познавая время, чувствуя жар вулканов и холод скал, в этом преодолении притяженья став продолженьем сделанного прыжка.
Снимок Марии Неласовой (Обсуждать в ЖЖ)
На голос
…Никому ничего не сказав, оборвав все нити, побросала вещи в рюкзак – и на поезд, в Питер, и не знала – на день, на год?.. Вот перрон, вот поезд, будто кто-то её зовёт – она слышит голос.
И часы замедляют ход, затихая вовсе, на вокзале никто не ждёт, ни о чём не спросит, всё похоже на странный сон, тот, что был однажды, только это неважно всё, это всё неважно.
Город плыл параллельно дням, голосам и звону, доверяя своим ветрам и своим законам, словно кто-то набросил сеть на часы и даты, уводя за собою всех за свои квадраты.
Ветер бил по щекам: «очнись!» – и толкал с дороги, и срывался то вверх, то вниз, и валился в ноги, дождь вставал перед ней стеной и гремел «опомнись», только было ей всё равно, она шла на голос.
…Кто был против, а кто был за, и какой был месяц, он не знал, ничего не знал, но стучало сердце, так стучало, как будто жизнь оборвётся скоро, будто небо сорвётся вниз и накроет город.
И он шёл через шторм и шквал, набирая скорость, он не знал, ничего не знал, но он слышал голос, не похожий на зов трубы или шёпот моря, этот голос, он просто был в голове и в горле.
...Время, ветры свои стяни в квадратуру круга, сквозь эпохи, дожди и дни ищут все друг друга, вырываясь из дней любых, как в открытый космос, всё оставив, про всё забыв, мы идём на голос.
Снимок Марии Неласовой (Обсуждать в ЖЖ)
Старик и письмо
…Вот он идёт по улице один, кивает голубям, глядит им вслед, заходит по дороге в магазин, берёт всё то же – простоквашу, хлеб, вот он сидит на лавке, луч упал сквозь ветви на ладонь ему, – привет, – идёт на почту, – здравствуйте, Степан Андреевич, вам писем снова нет, – кивает, вот проходит полчаса, сидит на почте и глядит в окно, а сын письмо, конечно, написал, скорей всего ещё в пути оно, ещё в пути, он сам ещё в пути, а в небе собирается гроза, сто метров, пятьдесят… ещё пройти немного, – дома лечь, закрыть глаза…
…Ну здравствуй, папа, здравствуй, как дела, поедешь ли на дачу в выходной?.. Смородина, наверно, подросла, которую сажали мы с тобой, как там наш двор и Лена, кто там с ней?.. да нет, уже неважно, знаю сам, она писала очень долго мне, я тоже очень долго ей писал…
Покрепче на ночь закрывай окно, я помню, как стучат дожди в стекло, о маме не грусти, она со мной, у нас всё хорошо и здесь тепло…
Ты спрашиваешь тихо: как же так, – ты хочешь знать подробности – их нет, как смысла нет – кто друг там был, кто враг – здесь всё иначе, не по чьей вине…
Что было там… был звук, протяжный звук, и взрыв, и что-то белое, как сон, без выбора, когда одно из двух – нет, здесь одно – на весь наш батальон, – а родина встречала Первомай, гремел оркестр и радовал людей, а я летел быстрее птичьих стай, и видел, как на небо ты глядел…
Ну а потом всё было, как в кино – и ты, и мама, ясли, детский сад, и школа, и весёлый выпускной, потом дорога, пыль, Джелалабад, и вновь дорога, взрыв, опять темно, и лёгкое качание, и свет… Не надо, папа, не смотри в окно, не плачь, мне хорошо, здесь смерти нет.
…А он глядит на двор, там дождь идёт, то линии рисуя, то круги, ему который день, который год, мерещатся на лестнице шаги, дождь ненадолго, скоро он пройдёт, и выйдет солнце где-то вдалеке… Он снова фотографию берёт, и что-то пишет на пустом листке.
Ударил ветер и раскрыл окно, и всё пришло в движение за миг, часы забили громко за стеной, но будто бы не слышал их старик, сидел недвижен, сумрачен и нем, а ветер поднимал листы над ним, дыша свободой, временем, и всем неясным, неизведанным, иным.
Снимок Марии Неласовой (Обсуждать в ЖЖ)
Размышления на подоконнике
Был широкий подоконник – помню до сих пор.
За окном весёлый дворник подметает двор.
Он на нас не злится вовсе, выручал не раз.
Он всегда в кармане носит леденцы для нас.
Я сижу и размышляю над своей судьбой.
Вот я вырасту большая, буду я большой.
Полечу за полюс дальний, провожай, страна!
У меня в душе Гагарин, космос и луна.
И большие самолёты, страха нет ничуть.
Буду лётчиком, пилотом, в небо улечу.
В голове моей картины, столько всяких дум…
Ну а в лётчики не примут – в дворники пойду.
Снимок Валерия Аллина (Обсуждать в ЖЖ)
***
Приходит человек из прежних лет, а за окном зима метёт и крутит, и спрашивает тихо: выпить нет? Нет, говорю, и думаю, не будет, а, впрочем, может быть, на новый год, коль будут гости и найдутся силы, мне плохо, мне совсем не до него, зачем я двери в дом ему открыла, я всё забыла – тающие дни, упругий вечер на аллеях тёмных, одна была я, были мы одни, а, может быть, не с ним, а с кем, не помню, и где-то там всё крутится кино – а лиц совсем не разглядеть под снегом – мы пили полусладкое вино с каким-то очень нужным человеком, и было безрассудно и тепло, и чьи-то лица мимо проплывали… я сквозь него гляжу, как сквозь стекло, но вижу то обрывки, то детали.
Всё где-то там, как будто не со мной, как будто что-то жгло и отпустило, нет, выпить нет, всё выпито давно – и время, и вино, и всё, что было, застыла память, раскололся звук на несколько сюжетов и мгновений, когда ещё хотелось чьих-то рук, но тают дни и исчезают тени.
Уходят по маршрутам поезда, уходят электрички и трамваи, уходят лица, люди, города, и тает снег, и нас во сне качает, нам оставляя только тихий след нечётких, недописанных мелодий… и человек уходит в этот снег, и я смотрю в окно, как он уходит.
Снимок Романа Тинякова (Обсуждать в ЖЖ)
***
То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит,
то плывут по небу кони, а по морю рыба-кит.
То о воле стонет речка, будто в склепе подо льдом,
то колотится сердечко на крылечке золотом.
То глядит волна живая – долго ль ждать ещё весну,
то надежда уплывает за зелёную волну.
И бежит вперёд дорога да четыре колеса,
от родимого порога в голубые небеса.
Улетает птичья стая далеко на тёплый юг,
тихо путник напевает песню странную свою:
«Здесь то камень, то отрава, то вприпрыжку, то бегом,
но с тобой, моя отрада, не случится ничего.
Ничего-то мне не надо, будет день и будет путь,
ты живи, моя отрада, остальное – как-нибудь...»
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Он говорит: я достаточно пьян от новостей и сюжетов.
Он говорит: собирай чемодан, невыносимо всё это.
Он говорит: это время в дугу гнёт мою душу и тело.
Он говорит: я уже не могу, мне это осточертело.
Он говорит: надоела игра, вся эта румба и полька.
Он говорит: ну скажи, я не прав? если не прав, то насколько?..
Будто умышленно в пропасть везёт всех нас извозчик увечный…
Кончено, кончено. Видимо, всё. Некуда… Незачем… Нечем…
…Солнце рассветное брезжит едва, лучики ломки и тонки.
Там, за окном, проплывает трамвай, будто в замедленной съёмке.
Будто там нет новостей и вестей – облачно, тихо, пустынно.
Снег заметает фужеры, постель, книги, альбомы, картины.
Падает время, летит с потолка белым, холодным, далёким,
и остаётся дрожать у виска, и отражается в стёклах,
и превращается в мокрый асфальт, бледные блики и лужи,
в гул самолёта, в холодный февраль, в воду внутри и снаружи…
…Он поднимается, словно старик – медленно и отстранёно,
он ничего уже не говорит, смотрит на старые клёны,
что во дворе небо синее пьют, будто бы им накрываясь,
где заблудился зелёный июль и начинается август.
…Медленно, медленно время стучит, катится солнце на запад,
время ключами гремит, и ключи падают в гулкое завтра,
и заполняет углы всех пустот ветер, простужено скалясь,
сумрак вечерний по дому плывёт, пола и стен не касаясь.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Сегодня ночь темней и месяц ближе, смотрю на мир сквозь синее стекло, мой милый брат, ты ничего не пишешь, волнуюсь, двадцать пятое число, конец недели, месяца, движенья, всех тёплых дней и солнечных дождей, итогом будет снег и лягут тени унылых дум опять в душе моей.
Ни птиц весёлых гам, ни скрип полозьев – так тишина замрёт в моей глуши, придёт январь и ни о чём не спросит, и ничего, как прежде, не решит, сидеть и ждать у зимнего порога рассвета, солнца, доброго письма, и будут дни опять тянуться долго, как эта ночь, как осень и зима.
Всё это осень, осень… дождь по крыше, в саду и на дорогах только дождь, мой милый брат, мне кажется, я слышу, как ты молчишь, как молча воду пьёшь, как ты глядишь сквозь эту непогоду куда-то вдаль, где не видать дорог, как будто ждёшь кого-то, ждёшь кого-то, но только ветер входит на порог.
И снова бродят призрачные тени и накрывают наши берега, мой милый брат, жизнь не была мгновеньем, она была огромной, как река, где отразилось всё, и даже малость – песчинка, вздох, дыхание, полёт – как жили мы, и сколько нам осталось, и все, кого мы ждём и кто нас ждёт.
i>Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Уходит поезд в поиск, к устьям рек, идёт сквозь снег, сквозь квадратуру круга,
а в мой квадрат заходит человек, как входят в сон, без зова и без стука,
как входят на платформу, на вокзал, и смотрят на часы — на стрелках лето —
а он на это лето опоздал, но он сейчас не думает об этом.
И дело в чём-то, видимо, другом, и снова ты листаешь ту же повесть,
и тот же человек приходит в дом, молчит и ждёт тебя, а, может, поезд,
он не отводит от тебя глаза, перелетает поезд ночь, как реку…
И вдруг ты понимаешь, что вокзал — ты сам, но ждёшь другого человека.
Вот на перроне гул уже затих, и фонари в предутреннем тумане
подмигивают, будто за своих нас принимают, и вода в стакане
твердеет, замерзает — стылый лёд — и вот уже слышна волна седая,
и льдина, трудно двигаясь вперёд, себе дорогу в море пробивает.
Сосуд разбился, растворился свет, мерцают звёзды, время замирает,
нет прошлого и будущего нет, есть только точки в центре и по краю,
что тихо пробиваются из тьмы, и освещают время и пространство,
они почти такие же, как мы, но ярче, горячее и прекрасней,
и тем опасней, и всегда сильней — от сложного до самого простого —
и вне рационального, и вне любого места и любого слова,
и время снега призывает снег, и всё уже навечно и едино —
и явь, и сон, и этот человек, вдруг ставший точкой, океаном, льдиной.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Об этом я не говорю знакомым, иначе совсем потеряют покой –
ко мне по ночам прилетает ворона, такая вот, знаете ли, ворона,
не очень-то маленькая ворона, и разговаривает со мной.
Я ей говорю: - Как дела, ну как там? Она говорит: - Хорошо, а что?
Я ей говорю: - Ничего, приятно, что где-то на свете есть «хорошо».
Она говорит: - Где-то есть и лучше. А я говорю: - Расскажи скорей!..
Она говорит: - Это что за ключик? А я говорю: - Да, от клетки моей.
- Так вот же окно! – говорит ворона. – Ведь ты же давно полетать хотела?
А я говорю: - Ну, давай, попробую! А что нужно делать, а что нужно делать?..
- Да ничего, - говорит ворона, - просто почувствовать, что свободна.
И что у тебя есть крылья.
Люди летать могли бы,
да не хотят.
Потому что свободным быть – слишком ответственно.
А начнёшь летать – могут быть последствия.
И поэтому людям легче лежать
на диване и просто воображать,
что они
умеют
летать.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Над крышами
Бывают в жизни времена,
когда с ума всё сходит сразу:
и кот Кутузов, и начальство,
погода вся и даже транспорт –
но это не твоя вина,
и ничего уже не в счёт,
и в окна дует ветер сильный,
и утром не звонит будильник,
и мысли задом - наперёд,
и на пол падает горшок
с цветком, который подарили,
что, в общем, тоже хорошо –
не зря вчера полы помыли.
И всю стабильность – как рукой,
и крыша начинает ехать,
а в голове уже два эха,
а третье там, над головой,
а ты, прогнав туман и сны,
уже куда-то там собрался…
«Тра-ля-ля-ля» – поёт пространство
и с той, и с этой стороны,
и ты выходишь смело в дверь
в душе с каким-то прибабахом,
с идиотическим размахом
рисуя планы в голове,
а в планах люди, города,
и ты в них весь, ты ими бредишь –
садишься и куда-то едешь,
не очень-то поняв, куда.
Рисунок Елены Баутиной (Обсуждать в ЖЖ)
***
Просто замри и не выходи из круга, поезд, перрон, далёкие голоса… А где-то там, у моря, сидит старуха, но ничего не видят её глаза, сказка и быль давно погрузились в небыль, книга захлопнулась, ветер на время стих, в море плывёт старик, ловит в невод небо: вот тебе, жено, небо – лети, лети.
А на перроне гулко, почти как в съемке белыми птицами лица плывут, плывут, вот твоё место, снова вторая полка, слышишь, ты слышишь, есть ещё пять минут, слышишь… да нет, слова ничего не значат, время их прячет, путает, ловит в сеть… Где-то у моря старуха сидит и плачет, не получается вырваться, улететь.
Так вот вплывёт зима непонятным, сонным, сумеречным лекарством снегов и сна, белыми станут улицы, дни, перроны… (сколько ещё?.. минута, ещё одна), что сейчас – вечер, ночь, наступило утро?....полка вторая сверху, шестой вагон… слышишь, ещё минута, ещё минута!.. только минута – более ничего.
Просто закрой глаза и не думай больше, нет, ни о чём, оставь в проходящем дне, поезд вздыхает, вздрагивает тревожно, сердце колотится чаще и всё сильней, ну вот и всё… как пусто внутри и глухо, прочь из вокзала, воздуха два глотка… А где-то там, у моря, сидит старуха, в неводе только небо у старика.
Снимок Станислава Казнова (Обсуждать в ЖЖ)
***
У меня есть ракушка – там многое спрятано в раковине.
Шум прибоя и звёзды на золотом песке.
А ещё у меня есть пуговица, она с якорем.
Она там же, в шкатулке, в спичечном коробке.
Я хранила её в старинном большом комоде.
Доставала и выносила её на свет.
Мне её подарил настоящий матрос Володя.
А мне было тогда почти уже восемь лет.
А ещё у меня есть камушек, гладкий, ровный.
Он почти голубой, на другие он не похож.
А сожмёшь его в кулаке – и большие волны
вырастают перед глазами, и ты плывёшь.
И когда я их достаю – нет меня огромней.
Я как море, как океан – всё могу принять.
И со мною они в каждом месте и в каждом доме.
И я их берегу, а они берегут меня.
Снимок Станислава Казнова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Я стараюсь не унывать, унывать нельзя.
Захожу на кухню, включаю на кухне свет.
Я смотрю в окно, ночью время течёт назад.
Оттого, наверно, что времени ночью нет.
Я не знаю, куда мы выйдем, каков итог.
Я смотрю в эту ночь и не знаю её границ.
Ночь читает мне свой простуженный монолог,
и глядит в глаза мне, стекая с моих ресниц.
Ну а кто и где мы, у каждого свой маяк.
Но он там, внутри, а вдали не видать почти.
Ночью все мы немы, но это совсем не так.
И никто не скажет, о чём он в ночи молчит.
Снимок Станислава Казнова (Обсуждать в ЖЖ)
Покатилась земля ко сну
Покатилась земля ко сну,
солнце село, да не встаёт,
не ходи, дружок, на войну,
не твоё это, не твоё.
И не стой, дружок, на краю,
не ходи во тьму со двора,
коль убьют тебя в том бою –
станет тьма тебе мать-сестра.
Ну а если – что жизнь, что грош,
ну а если ты глух и слеп,
ну а если ты сам убьёшь,
с кем останешься на земле?
Будет воля твоя, что кнут.
Будет сердце твоё, что ад.
А убитого не вернут.
А убившего не простят.
Снимок Ирины Козорог (Обсуждать в ЖЖ)
Волшебное слово
В детстве я верила в то, что могу летать.
Только нужно узнать волшебное слово.
Этого слова никто мне не мог сказать –
его нужно было найти, оно было новое.В коммунальной кухне с четвёртого этажа,
на подоконнике, с горлом, замотанным в шарф,
прижавшись к стеклу лбом и носом (– немедленно слезь,
да что же это, сядь, нужно кашу съесть,
дышать над картошкой, слезай уже, я прошу)
(– бабушка, как ты не видишь – я не дышу,
я не умею больше, мне нужно вспомнить
слово это, ну, слово!..)
Ноябрь. Полдень.Там, с подоконника, было видно мой двор.
Я была далеко – мир меня не видел,
даже когда смотрел на меня в упор,
ну, а тем более, если к нему не выйти.Дождь перестал, затем застучал опять.
День бесполезно прожит и бестолково.
Бабушка, ты ведь тоже умеешь летать,
просто нужно найти это важное слово,
крепко держать зубами, зажать в горсти…
– Слезь, я сказала!.. Ты кашляешь, что ж такое!..
– Бабушка, бабушка, как мне его найти?
– Что ты застыла там, да ну что с тобою?
Пей молоко горячее!
– Не хочу…
– Пей через нехочу, что поделать – надо.
– Бабушка, бабушка, скоро я улечу.
Но ты не бойся, я ведь вернусь обратно.Снимок Ирины Козорог (Обсуждать в ЖЖ)
Cовет
– Послушайте, дети, я дам вам один совет, –
она говорит и сжимает в руке бокал.
А детям её по семьдесят с лишним лет,
а ей девяносто шесть, но тверда рука.
– Как это ни странно, у всех нас короткий путь.
Но это, надеюсь, вы поняли без меня.
Послушайте, дети: я завтра могу уснуть.
Но это не значит, что завтра не будет дня.
Конечно, я первая сделаю этот шаг.
И дальше начнётся другое совсем кино.
Что жизнь? Не ошибка ли это, воздушный шар?
Что смерть? Сколько раз стучала она в окно?
Я думаю, мне приснятся всё те же сны.
Я буду вас тихо ждать среди этих снов.
Меня схороните там, у большой сосны.
И дерево посадите ещё одно.
Не надо ни слёз, ни горьких речей, ни трат.
Но помните, да молитесь все эти дни.
Не делайте плит мне каменных и оград.
Пусть дерево там растёт, пусть оно хранит.
Где век, там и миг, где любите – там и дом.
О чём намечтали, то выйдет в рассвет и синь.
Что жизнь? Пролетевший ветер и снежный ком.
Что смерть? Только свежий холм и другая жизнь.
Не нужно себя печалить, тревожить даль.
Не нужно искать в обычном какой-то знак.
Забудьте про числа, выкиньте календарь.
И празднуйте каждый день, и да будет так.
Снимок Марии Неласовой (Обсуждать в ЖЖ)
Чёрно-белое
А я опять о белом снеге, о белых звёздах, чёрном небе,
о том, что вышло за пределы всего, что истинно и ложно,
а я опять о чёрно-белом,
а я о том же.
А я опять о близком ветре, о том, что тает незаметно,
как блик скользящий, образ дальний,
как дым последней сигареты под гул на площади вокзальной,
как всё, что скрылось без ответа и нами вспомнится едва ли,
о том, что так и не узнали –
а я об этом.
Теперь уже не всё равно ли, да всё равно, забылись даты,
но лишь оглянешься невольно, и распадаешься от боли
на чёрно-белые квадраты,
на два окна в забытом доме,
на тени опустевших комнат,
на снимки старые в альбоме,
что нас не помнят.
И лучше отойти от темы шагов неслышных, лет скользящих,
и мы запутались в оттенках и прошлых дней, и настоящих,
но всё, что было и болело, теперь нам видится иначе,
меняя чёрное на белый,
почти прозрачный.
Снимок Виктора Трофимова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Мне говорили
Всё непонятно и невпопад,
холодно на ветру…
Мне говорили: рисуй квадрат.
Я рисовала круг.
Мне говорили: наш крепок дом,
лучшего просто нет.
Я вытекала в дверной проём,
и растворялась вне.
Мне говорили: вон тот – пропал,
этот – навек затих.
Но я не видела тех зеркал,
и отражений в них.
И приходили опять ветра,
и заметали след…
Мне говорили: смирись, пора.
Я говорила: нет.
Картина Валентина Иоппе (Обсуждать в ЖЖ)
Видение
– Мне было видение… Знаешь, однажды, вдруг ёкнуло что-то в груди…
Сейчас расскажу, посиди со мной, Маша. Немного со мной посиди.
(смеётся) Лежу тут, совсем, как старуха, что с печки почти не встаёт…
Я глажу холодную бледную руку, чуть-чуть согревая её.
– Да нет, не уйду, и не нужно об этом… А в городе дождик прошёл.
Да нет, не случится ни то и ни это, всё будет у нас хорошо.
И день к нам придёт удивительно-белый, и солнце ударит, слепя…
… – Ты знаешь, однажды я в кресле сидела, и видела сверху себя.
Такая картина из жизни далёкой, как будто я всё узнаю:
была я монашкой, я шла по дороге в обитель святую свою.
То был полусон, или просто забвенье – не знаю, мне трудно сказать…
Я шла по дороге, звонили к обедне, вдали громыхала гроза,
и низко летели две чёрные птицы, но лёгким казался мне путь.
Я шла и молилась, сверкали зарницы, и не было страшно ничуть.
Я помнила мысли свои и дорогу, и всех, кто встречался со мной.
Вот эта монашка, что шла одиноко, и я – это было одно.
Я помнила юность свою и надежды, приют у дороги села.
Служенье своё, как легко и прилежно заботы и бремя несла.
И было светло на душе мне и вечно, и не было тягостных дней.
И лишь об одном горевала сердечно – что не дал Господь мне детей…
Я всё принимала – труды и полёты, и всё без упрёка – легко.
И только одна эта грустная нота звучала во мне глубоко.
Тут мама вздохнула, чуть-чуть помолчала, глаза прикрывая рукой.
– И было рожденье, всё было сначала – девятое, тридцать шестой.
Монашка идёт среди грозного неба, последнего неба без звёзд…
Ты знаешь, зачем показали мне это? Мне дали ответ на вопрос.
Про жизнь и про путь мой, про не было – было, про свет, побеждающий мрак.
Я вдруг поняла, почему всё сложилось не как-то, а именно так.
О чём я мечтала в той келье далёкой – мне было, как видишь, дано.
Она улыбнулась. – Я не одинока. Всё правильно было со мной.
.....
Я шла по дороге, смотрела на лица, на небо и на облака.
И в небе кружились две чёрные птицы, и небо текло, как река.
И время как будто бы всё отпускало – и соединяло в одно.
И не было видно конца и начала и грани меж явью и сном.
Синяя сказка
Жили-были старик со старухой, и была у них синяя птица. Жили-были у синего моря, у них было и синее море. Рыбы синие плавали в море, это были их синие рыбы. Небо синее было над ними, с небом часто они говорили.
Улетала за синие дали, возвращалась к ним синяя птица. Уносила с собою печали, приносила им синие звёзды. А по синим волнам на закате приплывали к ним синие рыбы. Приносили им тихие сказки, приносили им сны и туманы.
И когда старику было трудно, его крыльями птица держала. И когда было трудно старухе, рыбы к ней приплывали на помощь. И когда они шли по дороге, небо синее их окружало. А когда выходили на берег, ветер пел им про синее море.
Улетал ветер к синим туманам, и раскачивал синие ели. И была у них синяя тайна, и не думал никто о разлуке. Ну а прожили вместе, по слухам, двести лет они, может, и боле. Хорошо старику и старухе, всё-то было у них, всё-то было.
Картина Ирины Азаренковой (Обсуждать в ЖЖ)
***
Вот и с тобой – так.
Это не жизнь – бред.
Видишь, какой мрак?
– Нет, – говорю, – нет.
Лодка дала течь.
Плот унесло вдаль.
Стоит игра свеч?
– Да, – говорю, – да.
Времени нам – чуть.
Оборвалась нить.
В чём же тогда суть?
– Быть, – говорю, – быть.
Снимок Максима Ланового (Обсуждать в ЖЖ)
***
Пусть нам ангелы помогут избежать беды,
собери-ка мне в дорогу хлеба да воды,
не грусти, моя сестрица, не гляди мне вслед,
а плохого не случится, а плохого нет.
Каждому свои причалы, угол и удел,
утолит твои печали наступивший день,
каждому своя свобода, берег или дно,
отпускай свой хлеб по водам, раздавай вино.
Не горюй, моя сестрица, ветер на порог,
всё вернётся, всем простится, всякому свой срок,
наши сны и наше лето, наши феврали –
всё пройдёт – и то, и это, – скроется вдали.
Но прислушайся, сестрица, подними глаза,
будто вспыхнула зарница где-то в небесах,
будто где-то лучик яркий промелькнул во тьме,
будто кто-то подал знаки, что уходит смерть.
То ли ветер ночь полощет, то ли голос чей,
то ли звёзды тёмной ночью стали горячей,
то ли это блик случайный дальнего огня,
то ли чудится сиянье радостного дня.
Картина Аллана Ранну (Обсуждать в ЖЖ)
Возвращение
Скрипучая калитка, старый сад.
И шорохи любые ловит слух.
Ты здесь, скажи, ты здесь?.. Часы стоят.
И ёлка облетевшая в углу.
Пустая пачка тех же папирос,
бумаги на столе и разный хлам…
И в стену вбит наполовину гвоздь,
который скоро вывалится сам.
Здесь холодно, как в самом зимнем сне, здесь никого давно уже не ждут, кого зову я в этой тишине, кого хочу сейчас увидеть тут? Откликнись! – путь мой долог и непрост, меня любили здесь так много лет, любили так, как любит только пёс своих хозяев, лучших на земле, меня любили!.. вот сама, как пёс, хожу, ищу своих хозяев след, и запахи ловлю, смотрю на гвоздь, на эту дверь, на пачку на столе, на этот неподписанный конверт, на этот белый лист и прошлый век, и день уходит, и уходит свет, и тень проходит сквозь меня, и снег…
Меня любили!.. звали каждый раз,
меня здесь ждали времени назло,
и вот – случилось, вот – произошло…
И я смотрю сквозь мутное стекло
на белый сад, не закрывая глаз.
Снимок Станислава Казнова (Обсуждать в ЖЖ)
А мне не больно
Дорога, вроде, с песком и солью – а я упала, а я такая.
А мне не больно, а мне не больно, – я повторяю, я повторяю.
Могла бы зорко смотреть, наверно, себе под ноги, себе под ноги.
Но вот теперь я живою зеброй лежу тихонько среди дороги.
Могла б, конечно, я что угодно – бежать подальше, дышать поглубже.
А мне не больно, мне гололёдно, мне пресноводно и даже хуже.
Могла бы чётко, могла бы чинно, могла бы чутко, могла бы мягче.
А я с походкой такой утиной, иль страусиной, иль кенгурячьей.
А мне вот надо, чтоб всё по полной, чтобы покруче, на всю катушку.
Чтоб если падать, так уж со звоном, а если влипнуть – так по макушку.
И не уйти мне уже в подполье, осипшей глоткой уже не вскрикнуть…
Да мне не больно, совсем не больно, да я привыкла, уже привыкла.
Снимок Станислава Казнова (Обсуждать в ЖЖ)
Не сон
Неровно пламя у свечи.
Он просто странный видел сон: вот входят в комнату врачи, как будто на пустой перрон, и смотрят мимо, говорят о чём-то тихо меж собой, и поезда проходят над их головами и землёй.
Он просто странный видел сон, как медленно встаёт рассвет, и солнце заполняет всё пространство, входит в кабинет – как в реку входит человек, ребёнок – лёгкий и босой, нет берегов у этих рек, и дни прозрачные, как сон.
Всё переходит в листопад, начало дня, обрывки слов, к нему подходят и молчат, и он проходит сквозь стекло, и чьи-то песни в унисон, и чьи-то лёгкие шаги… Он просто странный видел сон, и свет на берегу реки.
И мимо день проплыл, и год – круженье ветра, всё подряд – о чём тут плачут, и кого зовут отчаянно назад, и дом качает на волне, и поднимает над волной – он прислоняется к стене и видит небо над собой.
Какая странная игра… прощальный взгляд, неловкий жест, теперь пора уже, пора, ах, неужели, неуже… И затихает разговор, и тишина со всех сторон…
Всё было сном до этих пор, теперь не сон уже, не сон.
***
А она говорит и тихонечко трёт виски.
Сколько лет мы не виделись, сколько холодных лет.
А ещё, говорит, я связала ему носки.
Обязательно ноги должны быть всегда в тепле.
А ещё вот открытка, не знаю, какой был год.
Всё хотела припомнить, но выпало, не смогла.
Захвати её, покажи ему, он поймёт.
Как-то рылась в столе и случайно её нашла.
А ещё, говорит, насушила вам всяких трав.
Прошлый год я сама собирала их, да не суть.
Ты заваривай, пейте вечером и с утра.
А закончатся, перешлю ещё с кем-нибудь.
У меня всё не очень тоже – который год…
И давление, и всё прочее – как-то так…
А ему передай, что пройдёт это всё, пройдёт.
Написать не смогу – на словах скажи, без бумаг.
Что поделать – теперь не вывезет на авось.
По счетам уже, тут хоть лето, а хоть зима.
Было – выбыло, развернулось и унеслось.
Пусть простит меня, что не еду к нему сама.
И – спасибо тебе… Ну а дни теперь, как одно.
Расскажи ему, что жива ещё, что не край.
Знаю, встретимся, знаю, свидимся всё равно.
Ты открытку вот не забудь ему, передай.
Тихо крестится… Там, на лестнице, всё темней.
И за окнами, и за стёклами – темнота.
Скоро встретятся – восемь месяцев, восемь дней.
И увидятся, и обнимутся навсегда.
Ну а он далеко, но не знает она ещё,
как он думал о ней, как стояли над ним врачи.
А он год уже не печалится ни о чём.
Только веткой рябины в окно по утрам стучит.
Снимок Станислава Казнова (Обсуждать в ЖЖ)
Кот у двери
Дни идут, как за серой плёнкой…
Вот мой дом, вот ключи… Подъезд…
Дверь открыв, захожу тихонько.
– Здравствуй, мама… Скажи, ты здесь?..
Кот выходит навстречу, трётся
о косяк, мне как будто рад.
За окошком садится солнце.
– Ну, иди сюда… Грустно, брат.
Здесь всё то же в застывшем миге –
тапки старенькие, диван…
И платёжка торчит из книги.
Цитрамон и пустой стакан.
Здесь всё так же, и это странно…
Луч скользнул, и исчез в окне.
Я пришла к тебе, здравствуй, мама.
Знаю, ты не ответишь мне.
Кот глядит на меня с тревогой,
за окошком совсем темно…
Ну, пойдём, покормлю немного.
Что стоишь, ну пойдём со мной.
Как ты тут, ну давай, скажи мне…
Впрочем, что я, к чему вопрос.
Разве помнит он, как мы жили,
кто однажды его принёс?
Что он может знать о потере,
о беде нашей в этот год?..
Ну а кот всё стоит у двери,
будто мама сейчас войдёт.
Снимок Елены Юнес (Обсуждать в ЖЖ)
Трамваи
Видимо, ничего уже не изменишь, просто уже реальность совсем другая, просто в трамвай садишься, куда-то едешь, вдруг понимая, что в городе нет трамваев, были они в каком-то другом столетье, там, где стояли все мы с другого края. Думаешь: "Ну дались мне трамваи эти!"... Думаешь: "Ну зачем они мне, трамваи?"...
Призраки ниоткуда и светотени, солнечный зайчик, вырванные страницы, это довольно странное приключение – там находиться, где незачем находиться (в синее и зелёное, выше, выше, запахи трав и листьев, ветвей круженье, и петушок на палочке рыжий-рыжий, и карусели утром по воскресеньям).
Впрочем, ушёл вагон жёлто-красный. Где он? Где остановка? Надо ли знать нам это?... Надо, мне очень надо, ну что поделать, не всё равно мне, правда, куда он едёт, не всё равно мне, но я уже не вижу, не развернётся время, не повторится, и петушок на палочке рыжий-рыжий,
солнечный зайчик
вырванная страница
Рисунок Галки Ким (Обсуждать в ЖЖ)
Уходит человек
Вот выпал первый снег, и тут же смыт дождём.
Уходит человек, и мы его не ждём,
но это всё не так, но это всё не то…
Вот форточка, сквозняк, на вешалке пальто,
он не придёт сюда, вот зонт его, вот ключ.
Куда он – без зонта? А ветер так колюч.
Все вещи по местам, но некого встречать.
Куда он без зонта, куда он без ключа?..
И мы сбавляем бег, и думаем о нём.
Уходит человек под снегом, под дождём.
Среда или четверг, не снег уже - вода…
Уходит человек, уходит навсегда.
Снимок Романа Тинякова (Обсуждать в ЖЖ)
Выпал
Но вот, бывает, и так бывает.
Живёшь спокойно, плывёшь, как рыба.
Но вдруг приходит и накрывает.
Как будто выбыл. Как будто выпал.
Не по тебе ли звонят айфоны?
Все эти трели как будто всхлипы.
Нет, не задели, остались фоном.
Ты параллелен, ты просто выпал.
Возможно, возраст. Возможно, сырость.
Возможно, совесть. Глаза открыты.
Но всё просело и обнулилось.
Вы кто, откуда? Я просто выпал.
Другое эхо, другие даты.
Ударит сверху, дождями выпьет...
Идти по снегу, как по этапу,
за человеком, который выпал.
Снимок Станислава Казнова (Обсуждать в ЖЖ)
Помни
Всё уходило странно,
всё заметало снегом.
Не было талисмана,
не было оберега.
Были когда-то звёзды
в небе огромном, тёмном.
Было когда-то просто –
помню.
Вот переход, дорога,
тени мелькают где-то.
Мало ли понял, много,
дело теперь не в этом.
Кто там, храня молчанье,
с ветром летел на помощь?
И утолял печали –
помнишь?
Спины чужие, лица.
Встретимся здесь едва ли.
Переверну страницу,
всё отпущу, оставлю.
Быть где-то с ветром рядом,
к снегу тянуть ладони…
Мне ведь немного надо –
помни.
Снимок Романа Тинякова (Обсуждать в ЖЖ)
О чёрно-белом
А я опять о белом снеге, о белых звёздах, чёрном небе,
о том, что вышло за пределы всего, что истинно и ложно,
а я опять о чёрно-белом,
а я о том же.
А я опять о близком ветре, о том, что тает незаметно,
как блик скользящий, образ дальний,
как дым последней сигареты под гул на площади вокзальной,
как всё, что скрылось без ответа,
и нами вспомнится едва ли,
о том, что так и не узнали –
а я об этом.
Теперь уже не всё равно ли, да всё равно, забылись даты,
но лишь оглянешься невольно – и распадаешься от боли
на чёрно-белые квадраты,
на два окна в забытом доме,
на тени опустевших комнат,
на снимки старые в альбоме,
что нас не помнят.
И лучше отойти от темы шагов неслышных, лет скользящих,
и мы запутались в оттенках и прошлых дней, и настоящих,
но всё, что было и болело,
теперь нам видится иначе,
меняя чёрное на белый,
почти прозрачный.
Снимок Романа Тинякова (Обсуждать в ЖЖ)
Разговор
Мама, ты как? Давно не приходишь, видно
снова меня боишься отвлечь, я знаю…
Мама, а я купила те мандарины,
что ты тогда хотела весною, в мае.
Только нельзя нам было ни то, ни это.
Мы всё смеялись, что перейдём на просо.
Мама, скажи, ты знаешь теперь ответы
на эти вечно мучившие вопросы?
Здесь всё давно запутано, ложь и правда,
кто победит в итоге, и что в остатке.
Мама, скажи, теперь уже всё, как надо?
Если ты не приходишь, то всё в порядке?
Здесь всё нормально, только ты знаешь, снова
снится наш старый дом, наши книги, вещи…
Виделась ли ты с доктором Чистяковым?
– Как Ваше сердце?
– Доктор, спасибо, легче…
Как твоя Элка? Вы наконец-то вместе.
Столько всего у вас уже за плечами.
Сашка, наверно, спел тебе новых песен.
Передавай привет им, скажи, скучаю.
Знаю теперь, кто встретит на том пороге.
Мы в это верим здесь, так намного легче.
Господи, как же много вас там, как много…
Время стирает грани, но вряд ли лечит…
Мама, а мы приедем к тебе весною,
к бабушке и к тебе, как просохнут лужи…
Ты приходи ко мне, говори со мною.
Так же легко, как прежде... Мне это нужно.
Снимок Максима Ланового (Обсуждать в ЖЖ)
Он говорит
Он говорит мне: всё в жизни стало неинтересным, возможно, возраст. Я разговариваю так мало, что забываю уже свой голос. Что там ещё остаётся, дружба? Старых друзей растерял я тоже. Это, возможно, уже не нужно, хоть и казалось, что невозможно.
Впрочем, наверно, всё как обычно – сам по себе и никем не встречен, если бы я понимал по-птичьи, то подпевал бы вот этим певчим. Эта река поменяла русло, точки и линии траекторий. Перечитать Робинзона Крузо, выключить лампу, увидеть море.
Утром идти, ни о чём не думать, всё передумано и пропето. Может быть, нужно придумать тумблер, переключающий то на это. Видимо, что-то не получилось, как в этой сказке в оригинале – Нильс не вернулся, не смог, не вырос, и на земле его не встречали… Так и летит над большой планетой, над географией этой синей, где-то в Лапландии дуют ветры, где-то родители ищут сына.
Так или эдак – ничто не вечно, даже итоги, и те – размыты. Дни всё короче и всё не легче, просто уходят песком сквозь сито. Пересечение тьмы и света, самое нужное и простое – это осталось, но что об этом, это уже навсегда со мною.
Всё, что должно было приключиться, я испытал – и душой, и телом. Нильс постареет, устанут птицы – кто был неправ, разве в этом дело. Дело не в этом, а в чём? Похоже, нам не узнать и никто не скажет. Все мы проходим одно и то же. Впрочем, опять же, не факт. Не важно.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Так странно дни менялись за окном, что мы начала их не замечали, и на пол вилка падала случайно, но женщина в другой стучалась дом, стекало время, превращаясь в лёд, нам оставляя линии и грани, да ёлок облетевших хоровод, и новых лет неясное мерцанье.
Так странно проходили дни, и свет перетекал неслышно в тень и шёпот, и в доме шаг любой, и даже шорох был слышен так, как будто нас здесь нет, как будто дом навеки опустел, и началась немая пантомима, и мы всего лишь краски на холсте, живущие неявно и незримо.
Так странно уходили дни в закат, не оставляя строчки или слова, как будто это был всего лишь повод для нашего движенья наугад, как будто кто-то лист перевернёт, и всё, что где-то спрятано – вернётся, как будто завтра снова выйдет солнце, и жизнь начнётся, оттолкнувшись от.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Про лунный секрет
На Луне другое время – ни часов, ни прочих схем.
Ходят призрачные тени, но не страшные совсем.
На Луне такое дело – очень много разных дел.
И вчера ты можешь сделать то, что завтра не успел.
Нет здесь чёрно-белых клавиш, здесь уклад совсем другой.
Никуда не опоздаешь, не догонишь никого.
Никого никто не ранит, нет здесь споров и войны.
Здесь живут лунано-тяне, невесомые, как сны.
И ни при какой погоде, не зависит от погод –
поезда сюда не ходят, не летает самолёт.
Но не дам я вам ответа, и не ставьте мне в вину,
что не расскажу секрета, как попасть вам на Луну.
И мозги свои не тратьте, и не мучайтесь, друзья –
это знает только Катя, и совсем немножко я.
Снимок Ирины Козорог (Обсуждать в ЖЖ)
Думая о Блоке
"На небе звездном и высоком
Красивый месяц ярко светит
Художник, думая о Блоке,
Фонарь рисует и аптеку..." (Валентин Иоппе)
День замедляет бег на повороте и в тень ныряет, погружаясь в тьму, а с человеком что-то происходит, но это незаметно никому, как будто на давно забытой ноте стирается сюжет и прежний год, и человек на улицу выходит, и человек по улице идёт, никто не окликает человека, и он идёт за снежною пургой, всё, как и прежде: улица, аптека,
фонарь и снег, и боле ничего.
Всё то же, что и раньше было вроде, и завтра тоже будет ровно так, а с человеком что-то происходит, и он всё больше ускоряет шаг,
как будто нужно скрыться от кого-то, иль от чего-то — он не разберёт, как будто новый день за поворотом, но он не видит этот поворот;
как будто тьма, в которой все исчезнут, пред ним предстала, скалясь и дрожа... как будто он увидел эту бездну, как будто можно от неё сбежать...
Рисунок Валентина Иоппе (Обсуждать в ЖЖ)
Всё чудится ритм, движение, лёгкость рук
(рассеется поутру, не заденет звёзд)
а он говорит: если не обниму – умру,
и руки – на восемь вёсен, на восемь вёрст.
И был этот свет прозрачен, тягуч и бел,
и ветер под небом лёгкий гонял мотив.
И он говорит: а всё-таки я успел –
и жив.
Задержи дыханье
Задаёшь вопросы, но нет ответа, и не надо, ладно, не отвечай, но кому ещё обо всём об этом, даже если после, а не сейчас, десять лет пройдёт или сто, послушай, или может даже пройдут века – всё живём надеждой, что будет лучше, только вот, не знаем, когда и как…
Сколько лет пройдёт, но неважно это – кто-то так же руку прижмёт к груди, будет так же долго глядеть на небо, говорить: «Ты как?.. А у нас дожди…» Говорить: «Ты плачешь?.. Не надо плакать, скоро выйдет солнце, оно сильней…» И искать каких-то небесных знаков, в подтвержденье мыслей своих и дней.
И опять с дождями уходит кто-то, по дороге тёмной идёт, скользя, вот уже он скрылся за поворотом, но догнать его и вернуть нельзя, и за целым видятся все детали, и в холодном дне отразился год… Что мы знали, Господи, что мы знали? Мы не знали, Господи, ничего.
Проходило Время, глотая цели, чтобы мы смотрели чужие сны, что мы знали, Господи, в самом деле, даже если думали, что умны, уходили книги, слова и силы, возвращая сон и туман опять, и земля качалась и уходила из-под наших ног, не давая встать.
Вот и ночь вползла и собой накрыла, и в её зрачках этот город весь, вот старуха плачет о том, что было, вот ребёнок плачет о том, что есть. Тьма всегда имеет такое право – не пустить за круг, удержать в кольце… Я прошу, не верь ей, там всё неправда – задержи дыханье, останься цел.
***
Домом своим бредила,
мне он опять снится.
Там у меня дерево.
Там у меня птица.
В старом саду яблоки,
ветер кружит, вьётся.
И по большой радуге
катится вниз солнце.
Тихим иду берегом,
думаю: жизнь, где ты?
Белое моё дерево,
долгое моё лето.
Снимок Елены Юнес (Обсуждать в ЖЖ)
Где растут дети
Дети бывают в занозах и в перьях, в листиках и в кожуре.
Многие дети растут на деревьях прямо у нас во дворе.
Дети растут на полянке и кочке, где-то в траве и в росе.
Дети, конечно, цветы и цветочки – все, без сомнения, все.
Дети на грядках растут и в капусте, в ягодах, в мяте, в кинзе.
Зайчики, котики и уси-пуси – все, без сомнения, все.
Так вот бывает – сидишь, и не можешь сдвинуться даже на шаг.
Думаешь только: «О Боже, за что же?! Долго ль ещё будет так??»
Ищешь, находишь, приносишь на ужин, моешь и лапы, и нос.
Чуть отвернёшься – а он уже в луже, там, где поглубже, пророс!
Дети растут в лопухах и в сугробах, дети растут там и тут.
Ну а мои (представляете, оба!) только из лужи растут!
Снимок Андрея Саликова (Обсуждать в ЖЖ)
И будет день холодный и протяжный, и облако туманное над ним, мне снился сон, там было всё, как раньше, и на дороге были мы одни, и тихо шли, не зная поворотов, и будто замирало всё кругом, и ты был тот же, но другое что-то я чувствовала в облике твоём.
Ты был мне рад, ты был как будто прежним, и лёгкий шаг, и тихие слова, глаза всё те же и движенья те же, и эта грусть, заметная едва, мелькали тени призрачных прохожих, и исчезали в параллельной мгле… Всё было ровно так, но всё же, всё же – как будто бы не здесь, не на земле.
И мы здесь есть, и нас здесь нет как будто, и мы скользим по этой полосе, и ты сказал: «смотри, какое утро», но я его не видела совсем, и растворялись имена и числа, и не было ни времени, ни дел, и только снег кружился, снег кружился, как будто в первый раз и в первый день.
И я проснулась, вышла на дорогу, но словно не кончался этот сон, и снег кружился, невесом и лёгок, и этот день был так же невесом, и я брела дорогою безлюдной, всё принимая в этом феврале, и даже то, что мы уже не будем – мы здесь не будем, никогда не будем – уже оставшись там, не на земле.
Снимок Андрея Саликова (Обсуждать в ЖЖ)
Не отпускай
…Белые птицы над городом, семь лепестков, дудочка из тростника и волшебная флейта, маленький Нильс улетает в огромное небо, маленький Принц затерялся среди облаков… Это моя невесомость и первый прыжок, это мелодия лета и доброе утро, бабочка, бабочка, как там, скажи, хорошо? Ты ведь жила среди звёзд и наверно оттуда.
…Падает, с неба срываясь на землю, звезда, снова притянет к себе её чёрная бездна, нет, мы с тобой не уйдём никуда, никогда, не растворимся в воде, не сгорим, не исчезнем. Всё унесётся однажды, поднимется ввысь, вихрем закрутит, запутав и сроки и даты, нет, не сдавайся, прошу тебя, и удержись, не расставайся со мною, не надо, не надо.
…Видишь, ты видишь – цветы расцвели на холсте, красная роза упала на лапу Азора, птицы вернулись в свой старый, затерянный город, в город, в который никак не могли прилететь. Сбудется всё, унесёт всё плохое река, сложатся новые дни и уляжется вьюга, только держи мою руку и не отпускай, только прошу тебя, не отпускай мою руку.
Снимок Андрея Саликова (Обсуждать в ЖЖ)
Про школу
Первый раз в первый класс, если вошёл – замри.
Но лучше умри, вдохнув в себя этот холод.
У меня не выходит сложить четыре и три.
Нинэль говорит: отдайте её в спецшколу.
Класс большой и нас много, в классе четыре угла.
А в коридоре окно, за окном – деревья.
Я ставлю кляксу, но лучше б я умерла.
«Выйди за дверь!» Выхожу и стою за дверью.
Хорошо в коридоре, тут нет никаких углов.
Буду смотреть в окно и не сдвинусь с места.
Мне поставили кол, у меня уже пять колов.
А Нинэль и сама похожа на кол, если честно.
Ну а клякса, она не клякса, а синий жук.
Он заполз на тетрадь, не прогнать его, он упрямый.
А тетрадки я спрячу и маме не покажу.
Но ты только в спецшколу не отдавай меня, мама.
У меня целых пять колов, но зато их ПЯТЬ!
И пишу я криво – такие кривые руки.
И совсем не умею складывать и вычитать.
Как увижу цифры, могу умереть от скуки.
Я не знаю, в кого я, но получилось так.
У меня нет совсем способностей, что поделать.
Но зато у меня есть двор и большой овраг.
И лохматый пёс, и так много звёзд белых-белых.
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
Луна
Из кармана выглядывала луна,
ровно пол-луны, не одна, не три,
а нельзя её трогать, она не нам,
не для нас она,
ты смотри, смотри,
наблюдай её, будет пара строк,
нарисуй всё это, – и лес, и мост,
это где-то там ходит-бродит Бог,
у него за пазухой столько звёзд…
Вот идёт, глядит – ни души, ни дна,
не слышны шаги, уплывают дни…
только пол-луны, где же вся луна?
я прошу, верни,
я прошу, верни,
если скрутит страх, если встретит волк,
если мало звёзд, если ночь темна –
Ты её хранил, Ты её сберёг,
без неё никак…
– Не волнуйся, на.
Миллионы лун там, в одной луне,
миллионы струн, мы хотим ещё,
Он её вернул – и тебе и мне, –
это хорошо,
это хорошо.
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
Раз, два, три.
1.
Я устал от всех костоломов и их иллюзий.
Я хочу жить уединенно в глуши и немо.
Не пиши мне писем, не шли телеграмм мне, Сьюзи,
плот бумажный склей и пусти его вниз по Кэму,
умоляю, не приезжай, всё и так на грани.
Я к тебе не выйду, тебе не откроют двери.
Это, Сьюзи, страх, а он больше любых желаний,
я пишу сумбурно, но честно, по крайней мере.
Я давно не смел, я устал жить в любой напасти.
Я не всё успел, но довольно, чтоб жить в покое.
Если это счастье – пусть будет такое счастье.
Хоть и сам не знаю, зачем оно мне, такое.
Не грусти, не плачь, я не предал тебя, не бросил.
Ты всегда со мной – это больше, чем только в сердце.
Это не побег, не уход в никуда и в осень.
Это просто определение экзистенций.
2.
Всё давно решилось без нас само,
тишина на свете.
От тебя сегодня пришло письмо
в голубом конверте.
Я смотрю на небо и этот сад,
ночь опять близка.
Раз-два-три, кто не спрятался, виноват –
я иду искать.
Кто придумал ветер и этот дождь,
что им всё неймётся?
Кто придумал ночь, из которой пьёшь
темноту бессонниц?
Обратится пух в облака и гладь
с моего цветка.
Год… три… пять… – мне водить опять,
я иду искать.
3.
Всё, что осталось в памяти, дышит в спину,
в снимках ли старых, в запахе мандарина,
где-то в колечке дыма и в тонких пальцах,
в наших коротких снах, что под утро снятся,
в нашем былом,
в каких-то неясных звуках,
там, за углом,
или где-то в пределах круга,
в давнем, качающем, бережном, незаметном,
в разных вещах, перепутавших то и это,
с ветром и в радуге,
с веком уже вчерашним,
в белом кораблике
и в парусах бумажных,
в чём-то отчаянном,
сбитом в неровный почерк,
там, на окраине
города, лета, ночи,
всё, что уйдёт за полночью, как по следу… –
нет одиночества, нет –
посмотри на небо.
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
Имя её
Он:
Имя её – волна, шелест и шорох.
Имя её – луна, лунный подсолнух.
Имя её всю ночь чайки кричали.
Имя её на дно ляжет молчанием.
Как и в начале, дни будут безмолвны.
Что отразится в них – небо ли, волны?
Ветер ли, шёпот с губ, сказки печали?
Имя её, как двух крыльев качание.
Она:
Лето моё, ты где, небо так низко.
День лишь в начале – день, к вечеру – выстрел.
Много ли нужно слов нам до рассвета?
Солнце упало в ров, словно монета.
И, миновав углы, голос далёкий
плёл, колыбелил, плыл облаком лёгким –
от незнакомых мест – дальше и выше…
Кто его слышит здесь?.. Я его слышу.
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
Потерпи
...В этой шубе с крест-накрест пуховым платком,
ты стоишь, как скульптура, одним куском,
с деревянной лопаткой, «ты кто?.. ты кто?..
как зовут тебя?.. двигайся и не спи!..» –
…как зовут меня?.. (двигаюсь и не сплю)
а я девочка с именем «Потерпи» –
вот, стою, терплю.
…Я сижу за партой, писать учусь.
Под рукой в косую линейку листочек.
Я уже не знаю, чего хочу,
я молчу, потерпеть осталось чуть-чуть,
я устала очень.
У меня нарукавники чёрные,
две тугие косички, пробор без чёлки…
первый раз в первый класс… третий, пятый… зима…
и тяжёлый портфель, снег в лицо, шарф колюч,
на верёвке на шее болтается ключ,
но наступит когда-нибудь всё-таки май –
я терплю.
…Маме трудно с нами, мы это знаем.
Лето, лагерь, линейка под красным знаменем.
Умывальники, грязные ноги, кто первый?..
В ногу шаг, с горном гипсовые пионеры.
Ссадины врач мажет адским йодом,
комары не дают уснуть до рассвета,
дотерпеть до конца этой муки всего-то
ровно пол-лета.
…Шпаргалки, учебники, скоро экзамены.
Все на нервах – совсем ничего весёлого.
Он три дня не звонит, в жизни всё неправильно.
Поскорей бы, что ли, закончить школу.
Белый фартук, шары и звонок последний,
выпускной наконец, впереди – свобода…
Институт, диплом и распределение,
мама-мама, здесь нужно терпеть три года…
(…– как зовут тебя, маленькая?... не спи!...
– я не сплю, я девочка – Потерпи)
…Врач в палату заходит, начинает допрашивать,
я сижу перед ним, мне реально страшно.
Я огромней, чем шар, я ношу в себе глобус,
я терплю уже девять месяцев, чтобы…
…мама, что это, землетрясение?!.. что это?.. …
Всё – штрихи и круги, очень хочется пить…
– Тише, рядом в палате все спят, скоро, скоро…
Не кричи, потерпи.
…Сопли, вопли, детсад – одного на себе,
а другого на санках, дорога в снегу.
На работе не платят, велят потерпеть,
я привыкла уже, мне не в кайф, но могу.
…Боже мой, снова – в школу, опять по кругу,
ты прекрасна, жизнь, возмущаться глупо,
потерпи, наступит и передышка –
ну, ты выдержишь.
…Коридор, больница, «вы в третий? – я тоже».
«доктор, я терплю, только сколько можно?..»
Рецепты, выписки, направление,
больница, очередь, «кто последний?»
«…болит здесь и там, принимаю это»
«…потерпите, больной – мест в больнице нет, а
сколько вам лет?.. а вы что хотели?!.. »
«…мы хотели, доктор, покоя в теле,
мы терпели долго, но вот, устали»…
ну и так далее.
…Идёт тёмным вечером, мозг забит, хорошая девочка – потерпи,
в голове у девочки то и то, в кошельке у неё всем понятно, что,
– хочешь жить сто лет?..
– да зачем мне – сто?..
– и сомненье в душе –
а я сколько уже?..
Вот и снова зима… Фонари, снег скрипит…
Потерпи, отдохнёшь…
А пока – потерпи.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Дети века
Солнце свалилось в тучу, как будто в яму.
Много сегодня в небе подобных ям.
– Видимо, будет дождь, – размышляет мама.
– Видимо, это так, – соглашаюсь я.
Тучи ушли, а солнце спустилось ниже.
Катится день к закату, вот был и нет.
– Кажется, солнце село на нашу крышу! –
мама смеётся, будто ей восемь лет.
Восемь… Где эти восемь, в каких туманах?..
Мама смеётся, щурится, «ты о чём?»
В сорок четвёртом, мама, я помню, мама…
Нет, ничего… Держись за меня, пойдём…
Только внутри заныло в районе сердца.
Чёрные косы, ленточки, кто ты есть?
Девочка, что не знает язык немецкий.
Немец-отец валит где-то в ГУЛАГе лес.
Письма и дневники, время всё уносит.
Всё заметает ветер, заносит снег.
Сорок четвёртый, будет весною восемь.
Дочка врага, отличница, свет в окне.
Где же твои товарищи?.. Снег за ворот.
Кто-то стоит в тени ледяных ворот.
Старые фотокарточки, старый город.
Вечно сырые варежки, Новый год.
Всё это было где-то, картины меркнут,
только мерцанье света и звёзд вдали…
Белые одуванчики, дети века.
Вечные дети века и всей земли.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Снег и свет
Так вздрогнешь от случайного звонка…
День замирает и проходит мимо.
Ах, мама, что за мутная тоска!..
Невыразимо.
Невообразимо.
Но плакать и смотреть назад нельзя.
От этого не сделается лучше.
Ах, мне бы позвонить тебе, сказать…
Твой телефон отключен.
Обеззвучен.
Когда-нибудь, в каких-нибудь краях,
которых нет на глобусах и картах,
мы снова будем вместе – ты и я,
когда-нибудь,
когда-нибудь,
когда-то…
Снег разбросала по земле зима, я мчусь в такси простужено и дрогло,
мелькают фонари, летит дорога, и я как будто с ней лечу сама –
над снегом и уснувшею рекой,
над белыми полями и погостом,
и только слышу: «девочка, не бойся!»,
и мне уже не страшно и легко,
среди метели белой и снегов я повторяю про себя упрямо:
нет, мне не страшно, мне не страшно, мама,
я не хочу бояться ничего,
как в тот январский день под ветра вой, мы шли дорогой трудною и снежной,
и пели про оркестрик и надежду, и снегом был завален путь домой,
мне было пять –
уже или ещё? –
но ветер с ног сбивал меня напрасно – я маленький трубач, и я не сдамся,
и мне всё нипочём, всё нипочём!..
Туман уходит, медленнее бег…
И снег идёт всё призрачней и реже.
Вот боль моя – о жизни, о судьбе.
Вот жизнь моя – о боли и надежде.
Как долог и неясен путь домой…
Покрыто всё снегами вековыми.
Там, надо мною – белая пустыня.
И тихий свет откуда-то.
Живой.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Нет уже времени
Знать бы заранее, чувствовать кожею,
но эти знания нам не предложены,
если однажды накроет в ночи,
сможешь ли так же уйти, проскочить?..
Но на шатания и выпадения нет уже времени,
нет уже времени,
тиной ли, тенью ли лёгкой, как шёлк –
падает время на жёлтый песок.
Вот оно – странное, снежное, вьюжное…
крестики, нолики, белое кружево,
и улетает и тает во мгле
красная роза на белом крыле.
Лики случайные, летние, давние,
ты ли в печали хранила молчание,
не было – было, уснуло в траве –
время хранила в своём рукаве.
Сети ли, ветер ли, ниткою, петелькой,
отблески эти иного столетия –
видели, встретили, плыли в тени
тёмного времени тайные дни.
Но, на мгновение – стоном ли, пением –
что-то осеннее, что-то последнее,
как по ступеням, по дням и по темени –
нет уже времени,
нет уже времени.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Я у Бога просила
не дворец или рай,
дай мне, Господи, силы,
и терпения дай,
не коня и подковы,
не хмельное житьё –
дай мне верное слово,
и прощенье Твоё.
А на горечь и муку,
будет щит или меч –
дай мне доброго друга
от беды уберечь,
до последнего мига,
на любом вираже –
дай мне, Господи, мира
в неспокойной душе.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
Стану большой рекой,
не поверну назад.
Бога найти легко –
только открой глаза.
В небо одним рывком,
от берегов – и ввысь!..
Бога найти легко –
только проснись, проснись.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Человек человеку
- Человек человеку - бред, темнота и ад, -
он сказал, - оглянись вокруг, если мне не веришь.
- Нет, - кричу, - человек человеку - сад!
Человек человеку - кит, океан и берег!
Человек человеку - лето и тёплый дождь,
посмотри, как сверкает солнце в глазах и в сердце!..
- То блестят ножи - человек человеку - нож,
и удар под ребро от рождения и до смерти.
Человек человеку - рана, дыра и вой,
это волк в настоящем и будущем воплощеньи.
Волк не может без стаи – покинувший стаю волк –
это бомж, это тень, он никто никому - кочевник.
Мы - всего лишь осколки времени, пыль, стекло.
Мы - разбитые зеркала и маршрут короткий.
- Нет, - кричу, - мы друг другу - движенье, полёт, крыло!
И плечо, и надёжный плот, и весло, и лодка!..
Даже если вот так - на грани и через боль,
даже если ушёл на дно, где темно и немо -
всё равно, навсегда - человек человеку - Бог.
Через смерть, через ад - человек человеку - небо.
Снимок Андрея Саликова (Обсуждать в ЖЖ)
Уходит музыка...
Никем не поймана, никем не узнана,
такая лёгкая, хоть не дыши,
уходит музыка, уходит музыка,
моя мелодия моей души.
Слова печальные сижу, баюкаю,
да и за что её теперь судить?
Куда ты, странная, куда ты, глупая,
не покидай меня, не уходи.
Обычны странствия, привычны действия,
уже прощается наверняка...
Протяжной флейтою, последней песнею,
за облака летит, за облака.
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
Автостоп по Млечному Пути
Казалось, будем жить ещё сто лет, вот так же неприкаянно и просто, твой автостоп теперь среди комет весны последней, уходящей к звёздам. Неровный почерк, учащённый пульс, чуть слышные шаги в пустынном доме, ты говорил мне: я ещё вернусь, но ты не жди, а просто знай и помни.
А кто-то это небо проглядел уже насквозь до сумрачного часа, себе оставив только белый день, а чёрный перекрасив синей краской, и мы пойдём когда-нибудь за ним, за синим морем, ветром и цветами, шаг убыстряя и оставив дни, упругий воздух трогая руками – и раздвигая, познавая суть (ведь кто-то смог дойти до самой сути!..) вдыхая небо, главное – вдохнуть, и удержать – что было и что будет – всё без остатка!.. этот лист живой, все январи, прощанья и потери, и голоса, и свет, и Рождество, и уходящий вдаль песчаный берег, и лёгкое дыханье давних снов, и весь туман, что над водою выпал, и наш корабль, что молча шёл на дно, но вдруг очнувшись, выдохнул и выплыл.
Я помню всё и знаю наизусть, и слышу дни, как музыканты – ноты, ты говорил мне: я ещё вернусь, ты говорил: какие наши годы, – и я спокойна среди этих скал, среди вершин и мрачных подземелий, когда приходит чёрная тоска, стремясь владеть душою безраздельно – я не боюсь и принимаю дрожь её холодных узловатых пальцев, как просочившийся сквозь крышу дождь – я просто знаю, что нельзя бояться.
И тень былого видится опять, и из углов выходит осторожно, не всё на свете выпадет понять, но всё принять и отпустить – возможно, и в сердце молчаливом пронести всё то, что не сложилось по-другому – и автостоп по Млечному Пути, и шаг неспешный по пути земному.
Снимок Марии Неласовой (Обсуждать в ЖЖ)
Ангел Луны
А ночью пришёл к нему ангел луны,
сидел до утра и баюкал.
И видел ночами он жёлтые сны,
и круглые, как циферблат.
Висели картины вдоль ветхой стены
с востока и дальнего юга.
А ночью ни звука, а ночи темны,
но ангелы ночью не спят.
А ночью, а ночью, не ведая стен,
не ведая сна и испуга,
а ночью, а ночью, с письмом на хвосте,
с короною на голове,
летит разноцветная птица и тень
её за пределами круга,
идёт таитянка, за нею Гоген
с песком золотым в рукаве.
А ночью, а ночью из всех непогод,
из всех плоскостей и наветов,
слетаются краски и кисти его,
и кружат в предутреннем сне.
И жёлтый подсолнух по небу плывёт,
и тянется к вечному лету,
туда, где уже озарён небосвод,
и луч преломился в окне.
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
За спиной шаги
За спиной шаги, по воде круги,
как от той реки до другой реки,
да круги везде, да река сильней,
на девятый день приходил ко мне.
Да и сон не сон, да и лечь невмочь,
и со всех сторон только плач да ночь,
не смотри на снег, он всё так же бел,
приходил во сне, утешал да пел.
Из далёких мест по родным местам,
а что было здесь, а что будет там,
да темна вода, берега да льды,
ну а там беда – не беда, а дым.
Для семи дорог, для далёких дней,
золотой рожок подарил во сне,
да играл семь нот для синиц и сов,
да шептал: я – вот, – это свет, не сон.
(Мария Махова - Елена Фролова)
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
***
Бог собирает ноты в один мешок.
А затем его встряхивает легко и бормочет что-то.
А потом говорит: ну вот, теперь хорошо.
И открывает мешок, выпуская ноты.
А на небе весело, вольно и там, и здесь.
Ноты становятся звёздами, так им нужно.
Если есть звёзды, то музыка тоже есть.
Слушай.
Собирай их в ладонь, в колыбель, в огоньки свечей.
В миллионы вещей – осторожней, они ведь дышат.
А зачем Богу ноты?.. Ну что ты, ну как, зачем?..
Слышишь?
А потом они ещё падают вверх и вниз.
И то ниже они летят над тобой, то выше.
Это разная степень выдоха, ты учись
слышать.
И когда всё неясно и тяжело внутри,
и когда ты один, а в груди ледяная стужа,
ты иди к этим звёздам и просто на них смотри.
Слушай.
Снимок Жанны Валиевой (Обсуждать в ЖЖ)
***
Мой брат, говорящий со мной на одном языке –
на том берегу, где уже не увидимся мы.
Мы с ним из ракеты одной, больше нет тех ракет.
Из облака мы одного, из одной зимы.
Мой брат, молчащий со мной на одном языке,
окно закрывает и отключает звук.
Я его берегу, не спускаюсь к большой реке,
не машу ему, не кричу ему, не зову.
Мой брат, уходящий всё дальше в иную зыбь,
мой брат, мне поведавший то, что никто не знал,
живет далеко – где-то там, в созвездии рыб,
он только однажды оттуда мне подал знак.
На тихом рассвете пришёл в мой размытый сон.
И плавал в моём созвездии тёплых львов.
А я из породы не жаворонков, а сов.
Мой брат, я совсем не расслышала голос твой.
Но я поняла, вдруг качнувшись от рук твоих,
и в небо очнувшись, и радуясь, что живу –
что наше молчание, общее на двоих,
гораздо сильнее всего, что рождает звук.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
И увижу сон
Позабуду всё и уйду в туманы,
и увижу сон необычно-странный,
буду в нём кружить на закате солнца
и держать за нить золотые кольца.
Буду в нём летать над двором и домом,
и смогу достать до макушки клёна,
долечу потом до звезды туманной,
и услышу звон, и увижу маму.
Выживем - не выживем
Говорила бабушка: «Жили да не падали,
жили и под бомбами в ледяных тисках…
Выживем-не выживем – что вы все заладили,
главное, не выжили из ума пока…»
Говорила бабушка, говорила старая,
глядя на воробушков, не любя речей:
«Жили и над пропастью, жили и под нарами,
выживем – не выживем, было бы, зачем…»
Говорила бабушка, говорила древняя:
«Ах ты воля-волюшка, Божья благодать…
С этими-то птицами, с этими деревьями,
выживем – не выживем? Мне ль о том не знать...»
Говорила бабушка и смотрела весело,
как сияет солнышко где-то в небесах.
«Выживем, не выживем… А куда мы денемся?..»
Белая головушка, синие глаза.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Мама и море
День сквозь пальцы – и замер вскоре.
Где ты, мама, в каком столетье?..
Мне двенадцать, я вижу море.
Только море на целом свете.
Шум и шелест, и сердце бьётся,
это море в моей ладони,
рядом мама глядит на солнце
и смеётся, кричит: «Запомни!..»
Я запомню большое море,
я услышу и всё увижу:
местный говор и этот дворик,
этот город и эти крыши.
Эти тайны и эти волны,<
этот ветер шальной и пьяный,
я запомню, я всё запомню –
как смеялась под солнцем мама.
Поезд едет домой, качаясь,
полка сбоку, народ раздетый,
и в стакане немного чая
цвета солнца и цвета лета.
Поезд едет не уставая,
наступает другое утро…
Мама, где ты? Я так скучаю.
Я всё помню.
Я не забуду.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
***
10 шагов
…как же нас основательно занесло, как же нас затянуло не ослабляя,
так не бывает, скажешь – а как бывает, если всего лишили нас, кроме слов,
просто всего лишили – пространства, сна, воздуха, облаков, заводной пружины...
если вам больно, радуйтесь, значит, живы –
да, очень больно,
да, очень живы на
этой вот полосе среди этих мест многоголосых, давящих, рвущих, громких…
Господи, выключай, мы и так в потёмках,
лучше уж без обмана, а так, как есть.
…солнце и так забыло про нас почти,
трудно дышать, расслабиться и согреться,
Гудвин придёт и даст Дровосеку сердце,
ну а пока деревьям дрожать в ночи,
ну а пока из листьев горит костёр,
кто-то всему свои назначает сроки,
дикие яблоки падают нам под ноги,
вспыхнул шиповник и молча покинул двор.
…не принимаю правил ничьей игры, только твержу сквозь зубы на грани срыва:
делай хоть что-нибудь, что тебе по силам, даже пусть по дороге в тартарары,
даже когда не видно пути и троп, даже когда всё вязнет и убывает,
(кто там кого нечаянно убивает –
метится в яблочко, а попадает в лоб?..)
что там за песни сложатся в новом дне, с благостною улыбкой толкая в яму,
камень в душе родит себе новый камень –
что там за музыка сложится из камней?..
…так, говорю, не зная, куда, кому,
так говорю, устав от своих вопросов,
город взлохмачен осенью, не причёсан,
ветер гоняет листья по октябрю,
а до черты, где ветра холодный вой,
где только льды и белые сны созвездий –
двадцать шагов осталось…
пятнадцать…
десять…
десять, ты слышишь?..
десять шагов всего.
***
У каждого свой дом.
И свой за стеной день.
У каждого свой долг.
У каждого свой дзен.
У каждого свой век.
У каждого свой склон.
И каждому свой бег.
И каждому свой холм.
Какая во всём соль?
А если не соль – яд?
Четыре стены, сон.
Ты где?
Это ты?
Я.
У каждого свой путь.
У каждого свой лес.
Толкает меня в грудь
мой огненный зверь лев.
Толкает меня в грудь,
и валит меня с ног.
У каждого свой путь.
У каждого свой долг.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Он не знал, как нарисовать солнце.
Ветер листает лето, гоняет волны,
небо глотает день и остатки лета,
а у Винсента где-то расцвёл подсолнух –
это автопортрет самого Винсента.
Думал ли он об этом, о чём он думал?..
…«Ах, дорогой мой Тео, пришли мне денег,
нынче дожди и ночью темно, безлунно,
Тео, здесь в доме ходят чужие тени…
Тео, мой брат, мне многое удаётся –
помнишь, мы говорили с тобой о цели?..
скоро пройдут дожди и вернётся солнце,
я совершенно счастлив на самом деле.
Знал бы ты, как мне жарко теперь и остро! Как меня это держит, не отпускает –
Тео, я должен всё понимать о Солнце!.. Как объяснить мне это, пока не знаю.
Я должен быть с ним, слиться, понять рожденье
и бесконечность жёлтого и возможность...
Тео, я у отца попросил прощенья, он никогда меня не поймёт, но всё же.
Я не хотел, но снова его обидел – видимо, это слишком больная тема…
Тео, я вспомнил всё, что когда-то видел, мир для меня с тех пор изменился, Тео»…
Вот он встаёт, роняет бумаги на пол, не замечая этого, в дверь выходит,
странный и неуклюжий, в нелепой шляпе, лодки и море в старом его блокноте.
– Кто этот рыжий? Солнце едва забрезжит,
как он уже с холстами сидит на пляже.
– Это художник – видимо, сумасшедший.
Здесь, в Сен-Мари, его уже знает каждый.
Видимо, он не может совсем иначе,
хоть в ремесле его никакого толку,
он не опасен, просто он неудачник,
просто сидит и смотрит на наши лодки.
Снимок Елены Юнес (Обсуждать в ЖЖ)
***
Хотелось бы о жизни, о свободе, а всё выходит как-то не о том, сырой ноябрь на прощальной ноте туманом накрывает и дождём, и хочется скорей дождаться снега, чтоб сразу легче стало на душе, и хочется увидеть человека, с которым не увидишься уже.
Он где-то там, зимы и снега выше, он помнит всё, что было – и потом, как он из дома в ночь однажды вышел на пять минут в расстёгнутом пальто,
и тьма кружилась, и зима кружилась, как будто всё приснилось и ушло, и сжалось время – ржавая пружина – в одно мгновенье и в одно число.
Кто с этого или с другого края – нам не увидеть этих берегов, твой Танаис по небу проплывает, не возвращая песен и стихов, всё так же юн и так же беззаботен – от шага за порог и до небес – и это всё о жизни и свободе, о времени, о снеге, о тебе.
И эти сны оврагов и окраин, и эти все холодные ветра, и прежних дней далёкое дыханье уже из непроглядного вчера – непрочно, зыбко – города и даты, как будто пошатнувшаяся ось, но так же близко – более, чем рядом – и жизнь, и смерть, и всё, что не сбылось
Держаться
Нужно держаться, нужно держаться,
листья кружатся, их не поймать,
лёгкие танцы, тонкие пальцы,
сжаться, собраться – скоро зима,
листья кружатся выше и выше,
где-то под крышей,
или над крышей…
Скоро зима, дорогая, ты слышишь?..
Белая-белая, всё заметёт,
всё заберёт – и сомненья, и страхи,
чьи-то прогнозы, рецепты, бумаги,
всё заморозит – дороги, овраги –
всё превратит не в сугробы, так в лёд.
Вот – перепутались дни и приметы,
вот – не раздумывай, выкинь и вычти,
вот – находи триста сорок отличий
с тою собой –
и с сегодняшней этой –
ветром,
ответом,
кометой летящей
(там ли летала и так ли – неважно!..)
голубь почтовый, живой, настоящий,
медленно кружит над днём уходящим,
домом бумажным.
Что бы там ни было, как бы ни сжало
(сколько нас выбыло, сколько сбежало,
не уместившись ни в рамки, ни в строчки,
просто оставив,
отставив,
отсрочив),
в прочерке, в точке, в глубокой печали –
брошенным, обнятым, загнанным, гордым –
за что угодно – за ветер случайный,
за это облако, небо и воду,
за эти тонкие линии, стебли,
за этот вечер, туманный и зыбкий,
за эти звуки невидимой скрипки снов улетающих,
тающих, медленных…
За горизонт,
за полоску заката,
за этот луч, что в глазах отражается...
Нет, не бояться –
держаться, не падать –
надо держаться.
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Что осталось
Может, просто не видим знак.
Потому что опять темно.
Что-то в мире совсем не так.
И давно уже, так давно.
Эта боль, что живёт внутри.
Этот бред каждый день и год.
И не хочется говорить.
И не слышать бы ничего.
…Только вдруг, где-то там, в окне, в глубине этой синевы, то ли облако, то ли снег, то ли призрачный блик луны – на какой-то короткий миг – лёгким выдохом, летом, сном, вдруг проносится над людьми, укрывая одним крылом, увлекая куда-то вдаль в непонятной своей игре – ничего там не увидать, никого там не рассмотреть –
только слышится там, вдали, сквозь невзгоды дремучих дней, может быть, на краю земли, а, скорее всего, над ней, размыкая свинцовый круг, размывая и явь, и сны – то ли тонкой свирели звук, то ли шелест морской волны, утешая, что не один ты такой на большой земле, и что если идёшь – иди, даже если потерян след, даже если устал навек, и не слышно уже шагов…
Но постойте!
Смотрю наверх.
Эта музыка… для кого?
Кто услышит её сейчас, если вне и внутри – война, неужели она для нас, если нам она не слышна?..
…Заметает дорогу снег,
забывая разбег и суть,
забывает о прошлом век,
возвращаясь на прежний путь,
расплываются миражи
всех времён и любых эпох…
– Что там было?
– Наверно, жизнь…
– Что осталось?
– Свирель и вдох…
Снимок Михаила Попова (Обсуждать в ЖЖ)
Всё, как ты хотела.
Вот и зима накрыла второй волною, это февраль решает свои задачи. Видишь, теперь я в шапке и всё такое, раньше не надевала, теперь иначе. Кажется, что уже и не будет лета, ладно, посмотрим, что нам потом покажут. Неба ещё хочу голубого цвета, ровно такого неба, как было раньше.
Эта зима на прошлую не похожа – тихо скользит и снежно, идёт по краю, нынче я тоже двигаюсь осторожно – нет, не бегу, не падаю – я стараюсь. Я тут нашла в двух книгах твои закладки – перечитала всё, что давно забыла. Ты не волнуйся, если не всё в порядке, это не навсегда – просто так сложилось.
Той же иду дорогой, дорогой белой, что мы с тобой ходили совсем недавно, вынула телефон, позвонить хотела, вовремя поняла… ну, а в общем, ладно… Да, я, представь, встаю почему-то в восемь, но засыпать совсем не умею сразу. Я успеваю всюду, не беспокойся, только всегда болит голова, зараза.
Ты говорила – нужно гулять побольше, вот, я хожу – с работы и до порога. Странно, но мы вдруг стали с тобой похожи – нет, не во всём, но, кажется, что во многом. А иногда… как будто ты здесь, со мною, в кресле сидишь, иль что-то читаешь лёжа… Ты за кота боялась, так он пристроен – ловит мышей, гоняет окрестных кошек.
Я начала везде забывать мобильник... Ты мне не позвонишь, не ответишь тоже... Да, а на днях коллеги твои звонили, и вспоминали долго о вашем прошлом... Скоро уже весна, будет солнце ярким, ветер подует свежий легко и смело...
Мама, зимой я в тёплых носках и в шапке! Слышишь меня? Теперь всё, как ты хотела.
Действие третье
Будет такое – над головою
лёгкое, плавное, голубое,
может быть синее, давнее, вечное,
облако бабочек, песня кузнечиков.
Всё, что запомнили, всё, что заметили –
листья ли, вести ли – действие третье.
Было такое – грубое, вздорное,
над головою и где-то меж рёбрами,
холодом, наспехом, порохом, ядами,
стоном и паникой, волчьею ягодой,
сорванным голосом, голыми нервами –
камнем ли, конусом – действие первое.
Ночью остывшею, берегом выжженным
шли – вроде, выжили – всё-таки вышли же,
думали – мрак поддаётся лечению,
только спектакль перешёл на включение
всех и всего, без антрактов и сразу...
Действие ровно второе, без пауз.
Сколько нам в нём по воде или посуху,
лягу, закрою глаза – где ты, Господи,
мне ли травой прорасти ночью долгою,
или себя отпустить в небо облаком,
чтобы увидели жёлтое, рыжее,
чтобы действительно вышли и выжили,
чтобы утих этот гул сквозь столетие...
Господи, скоро ли действие третье
Рисунок Андрея Кабо от 4.02.2020 (Обсуждать в ЖЖ)
Прошло
Ушло, забылось, покрылось тиной,
как будто снилось – ни лиц, ни слов…
Часы, минуты – всё мимо, мимо.
А что там было? Прошло, прошло.
Уже ненужно, уже неважно,
ушло дыханье, былой размах.
И самолётик летит бумажный –
куда, откуда, в каких краях?..
Толкает время и в спину дышит,
но ты не крайний и не один,
и чей-то голос, почти неслышный,
доносит ветер: иди, иди…
Без остановки, почти без пауз,
по перевалам, по рубежам,
а что там было и что осталось –
да всё распалось, не удержал.
В конце очнулся в ночи бескрылой,
туманом плыло – ни сил, ни слов…
Последний выдох: «Что это было?..»
Да всё, брат, было…
Прошло, прошло.
Держаться за небо
Даже если все звенья
нынче порваны, сбиты,
не корми в себе зверя,
он не может быть сытым,
даже если потерян,
и не знаешь, где выход –
не корми в себе зверя,
не буди в себе Лихо.
Мы не знаем итога,
мы не видим просвета,
выходить на дорогу,
познавать силу ветра,
познавать силу света,
отпуская закаты,
и держаться за небо,
и не падать, не падать.
Что осталось
Может, просто не видим знак.
Потому что опять темно.
Что-то в мире совсем не так.
И давно уже, так давно.
Эта боль, что живёт внутри.
Этот бред каждый день и год.
И не хочется говорить.
И не слышать бы ничего.
…Только вдруг, где-то там, в окне, в глубине этой синевы, то ли облако, то ли снег, то ли призрачный блик луны – на какой-то короткий миг – лёгким выдохом, летом, сном, вдруг проносится над людьми, укрывая одним крылом, увлекая куда-то вдаль в непонятной своей игре – ничего там не увидать, никого там не рассмотреть –
только слышится там, вдали, сквозь невзгоды дремучих дней, может быть, на краю земли, а, скорее всего, над ней, размыкая свинцовый круг, размывая и явь, и сны – то ли тонкой свирели звук, то ли шелест морской волны, утешая, что не один ты такой на большой земле, и что если идёшь – иди, даже если потерян след, даже если устал навек, и не слышно уже шагов…
Но постойте!
Смотрю наверх.
Эта музыка… для кого?
Кто услышит её сейчас, если вне и внутри – война,
неужели она для нас, если нам она не слышна?..
…Заметает дорогу снег,
забывая разбег и суть,
забывает о прошлом век,
возвращаясь на прежний путь,
расплываются миражи
всех времён и любых эпох…
– Что там было?
– Наверно, жизнь…
– Что осталось?
– Свирель и вдох…
Счастье идиота
– Видеть дерево – и не быть счастливым? –
говорит князь Ивану Петровичу радостно. –
Оно живо так, как и все мы живы!
И всему на свете я ставлю равенство.
Иван Петрович слегка изумлён: -– Да разве
об этом мы? … Лев… извините, забыл ваше отчество…
Лизавета Прокофьевна смотрит с тревогой на князя –
он так возбуждён, что добром это не закончится.
– Я не умею высказать, а мне бы хотелось много…
Князь встал со стула, прошёлся и снова сел.
– Посмотрите на птицу, ребёнка, на небо и облако –
все мы едины, равны… совершенно все!…
Князь вскинул руки и сам стал похож на птицу.
– Быть несчастным нельзя, не надо! Я о любви…
Князь падает в обморок, суета, изумлённые лица.
«Но он, право, мил» – «Но нездоров, увы».
… Князь мучается, что накануне наговорил лишнего.
Разбил вазу, упал в обморок, затем спал почти сутки.
Да как вас понять, когда вы о любви только, Мышкин?..
Закончится всё безумно, но кто здесь в рассудке…
Скоро, скоро наладится всё, будьте уверены.
Не страдайте так, всё пройдёт, стихнет боль внутри.
В больнице хороший уход, за окошком – дерево.
Не волнуйтесь, князь – вам будет, с кем говорить.
Теги: поэзия, стихи, стихотворения Категории: Библиотека, Поэзия
всё не читал, но то, что прочитал — очень пронзительно.
спасибо огромное
и автору — спасибо дважды!