То, что у неё не всё в порядке, мама не говорила. Ну какая-то там шишка, пройдёт. Мама вышла на пенсию и помогала нам с сестрой, мотаясь из Иванова в Москву – у обеих было по двое маленьких детей.
Как-то по телефону пожаловалась сестре, что вот шишка какая-то в груди выросла, почернела уже. Сестра взвилась тут же, позвала меня к телефону: «Тащи мать в больницу, вы что там все, вообще ничего не понимаете?»
Маму сразу же положили в больницу и назначили операцию – на самое начало мая. Врач сказала: «Не волнуйтесь, у нас такие операции на потоке, только очень жаль, что вы так запустили болезнь и не пришли раньше».
В день операции мы все были у телефона, но дозвониться в приёмное отделение было довольно сложно. И страшно ещё.
…Моё внутренне состояние менялось несколько раз. То накрывало полным покоем, то становилось невыносимо нервно. В какой-то момент из глаз моих потекли слёзы и внутри всё замерло – я поняла, что это ВСЁ. Так же было у меня с бабушкой – в ночь, когда её не стало, я была далеко от неё и не могла даже позвонить, но всю ночь прорыдала, вдруг всё почувствовав. Рано утром я поехала домой и поняла, что предчувствия были верными.
…Наутро сестра помчалась в больницу, мама лежала в реанимации после второй операции. Первая, как оказалось, была неудачная – порвался какой-то сосуд, рядом врачей не было, наступила смерть.
…Вдруг стало очень легко, — рассказывала потом мама, — меня как будто что-то качнуло, и я увидела себя и всю палату сверху. Я увидела, как надо мной суетятся врачи, куда-то меня везут, но мне это было уже всё равно: я поднималась всё выше и выше по какому-то золотому кокону, внутри его – и высоко надо мной было очень светло и прекрасно, и я медленно плыла к этому покою.
Меня вынесло на большое и светлое пространство, я стояла в центре, и вокруг было очень много людей – я поняла, что эти люди, они все имеют ко мне отношение – это мои предки, которых я не знаю, а некоторых узнавала по фотографиям. Они улыбались. Какой-то высокий человек в военном мундире образца 1812 года, он тоже улыбался мне, но я его не узнавала. Рядом стоял совсем юный мальчик в гимнастёрке – я узнала его, это был мой дядя, погибший в 1919 году на Сиваше. Затем я увидела свою маму и захотела броситься к ней, но она вдруг подняла руку и сказала: «Нет, тебе ещё рано к нам, подожди. Мы просто пришли поддержать тебя и сказать, что всё будет хорошо. А так же и Питерцам нашим передай, что у них тоже всё будет хорошо, пусть не беспокоятся»…
Мама сказала, что от всех от них шло столько любви, тепла и поддержки, и было столько покоя, что это почти нельзя передать словами. И она вздохнула легко, её снова качнуло… а затем она открыла глаза. Над ней стоял встревоженный доктор.
- Как вы себя чувствуете? – озабоченно спросил он.
- Прекрасно! – ответила мама.
Доктор облегчённо выдохнул и пошутил:
- Ну, значит, наркоз и ещё одну операцию…
А мама лежала и улыбалась, вспоминая весь этот золотой круг, ощущая и свет, и тепло, и вот эти волны…
…Она довольно быстро пошла на поправку, врачи и сами удивлялись, как быстро все анализы начали приходить в норму… С тех пор прошло чуть больше 20 лет.
- Я знаю, кто там меня ждёт и что смерти нет. – говорит мама. – Я это видела сама. Но я ещё поживу здесь, потому что я вам нужна. А когда уйду, то буду сверху охранять вас в том золотом кольце.
Снимок Лины Курбановской (Обсудить в ЖЖ)
Категории: Нью-эйдж, Основные разделы