Я много лет, что называется, «занимался» стихами Мандельштама: знал его всего наизусть, написал диссертацию о смыслах в «Воронежских тетрадях», и так далее, но эту фразу понял, только когда сам подобрался к возрасту, в котором поэт умер.
Много же времени заняло понимание!
Я, собственно, проглядел самую важную вещь - что всю жизнь Мандельштам прожил в одном шаге от пробуждения, в ясном свете другого мира, и что читать его стихи следует именно с этой точки зрения.
Его слова: «Я к смерти готов», - сказанные в Воронеже в разговоре Ахматовой, это не бравада диссидента, а спокойные слова человека, понимающего, что он реализовал свое предназначение на Земле и больше его здесь ничего не держит.
«Еще побыть и поиграть с людьми» - это уже добровольное согласие еще немного пожить на этом свете, раз этого хотят высшие силы. Но мир тонких энергий уже раскрыт перед ним, и готов принять его в любой момент.
Такие стихи, как "Есть женщины сырой земле родные…" или "Может быть, это точка безумия…" говорят об этом с совершенной определенностью. Это стихи пробужденного человека.
Это позволяет совершенно иначе взглянуть на всю биографию Мандельштама, особенно на поздние годы, начиная от поворотной эпиграммы на Сталина, через попытку самоубийства в Чердыни: «проклятый шов! Нелепая затея!//Нас разлучили...»
С кем или с чем его разлучили, когда вернули к жизни? Что он уже ВИДЕЛ там?
Его состояние в Чердыни доктора, и даже жена интерпретировали как «душевное расстройство», от которого он потом долго "выздоравливал".
При взгляде из системы отношений земного мира это часто так и выглядит - как безумие.
Но это не было душевным расстройством, это было состояние духа, уже покидавшего телесную оболочку, и зачем-то возвращенного в нее высшими силами - «еще побыть и поиграть».
Еще не все, видимо, было написано, еще нужно было получить несколько серьезных моментов страдания, еще очистить несколько последних капель.
Категории: Библиотека, Искусство, Нью-эйдж, Основные разделы, Поэзия, Тексты