Вступительное сочинение Василия Макаровича Шукшина.
Тема: Вестибюль ВГИКа. Лето. Настоящие дни.
Вестибюль института кино. Нас очень много здесь молодых, неглупых, крикливых человечков. Всем нам когда-то пришла в голову очень странная мысль – посвятить себя искусству. И вот мы здесь.
Мы бессмысленно толпимся, присматриваемся друг к другу и ведем умные разговоры. Лица наши хотят выражать спокойствие и зрелось мысли. Мы очень самостоятельные люди и всем своим видом показываем, что мы родились для искусства.
Знакомимся мы настороженно, подозрительно всматриваясь друг в друга, опасаясь втайне встретить людей, которые имеют больше несомненных шансов для поступления в институт. Тревожная мысль о конкурсе не покидает нас, но у нас достает духу шутить даже на эту тему.
Время тянется томительно долго.
Наконец, получив документы, мы расходимся. В общежитии мы знакомимся ближе, но по-прежнему каждый живёт своей напряженной жизнью. Впрочем, все мы единодушно сходимся на том, что только мы, девять, а не те 180 достойны поступления. Правда, для очистки совести мы говорим о том, что мы сомневаемся в удаче, и каждый из нас даже называет каких-то талантливых людей, которые уж обязательно поступят, но все это выходит у нас неискренне. Каждый знает, что он талантливее других и доказывает это каждым словом, каждым своим движением. Среди нас неминуемо выявляются так называемые киты – люди, у которых прямо на лбу написано, что он – будущий режиссер или актер. У них, этих людей, обязательно есть что-то такое, что сразу выделяет их из среды других, обыкновенных. Вот один такой:
Среднего роста, худощавый, с подлинялыми обсосанными конфетками вместо глаз. Отличается тем, что может, не задумываясь, говорить о чем угодно, и все это красивым, легким языком. Этот человек умный и хитрый. У себя дома, должно быть, пользовался громкой известностью хорошего и талантливого молодого человека; имел громадный успех у барышень. Он понимает, что одной только болтовней, пусть красивой, нас не расположить к себе – мы тоже не дураки, поэтому он вытаскивает из чемодана кусок сала, хлеб и с удивительной искренностью всех приглашает к столу. Мы ели сало и, может быть, понимали, что сала ему жалко, потому понимали, что слишком уж он хлопотал, разрезая его и предлагая нам. Но нас почему-то это не смущало, мы думали, что это так и следует делать в обществе людей искусства.
Разговор течет непринужденно, мы острим, рассказываем о себе, а выждав момент тишины, говорим что-нибудь особенное, необыкновенно умное, чтобы сразу уж заявить о себе. Мы называем друг друга Коленькой, Васенькой, Юрой, хотя это несколько не идёт к нам.
В общем гаме уже выявляются голоса, которые обещают в будущем приобрести только уверенный тон маэстро. Здесь, собственно, и намечаются киты.
Человечек с бесцветными глазами и прозрачным умом рассказывает между прочим о том, что Тамара Макарова замужем за Герасимовым, что у Ромма какие-то грустные глаза, и добавляет, что это хорошо, что однажды он встретил где-то Гурзо и даже, кажется, прикурил от его папиросы. И всё это с видом беспечным, с видом, который говорит, что это – ещё пустяки, а впереди будет ещё хлеще.
Незаметно этот вертлявый хитрец одолевает нашим вниманием и с видимым удовольствием сыплет словечками, как горох. Никто из нас не считает его такой уж умницей, но все его слушают – из уважения к салу.
Почувствовав в нём ложную силу и авторитет, к нему быстро и откровенно подмазывается другой кит – человек от природы грубый, но нахватавшийся где-то «культурных верхушек». Этот, наверное, не терпит мелочности в людях, и, чтобы водиться с ним, нужно всякий раз рассчитываться за выпитое вместе пиво не моргнув глазом, ничем не выдавая своей досады. Он не обладает столь изящным умом и видит в этом большой недостаток. Он много старше нас, одевается со вкусом и очень тщательно. Он умеет вкусно курить, не выносит грязного воротничка, и походка у него какая-то особенная – культурная, с энергичным выбросом голеней вперед.
Он создает вокруг себя обаятельную атмосферу из запаха дорогого табака и духов.
Он, не задумываясь, прямо сейчас стал бы режиссером, потому что «знает», как надо держать себя режиссеру.
Вечером киты поют под аккомпанемент гитары «сильные вещи». Запевает глистообразный тип, запевает мягким, приятным голосом: «Ваши пальцы пахнут ла-аданом…»
Второй подхватывает мелодию, поёт он скверно и портит всё, но поёт старательно и уверенно. Мы слушали, и нас волновала песня.
Только всем нам, пожалуй, странно немножко: дома мы пели «Калинушку», читали книжки, любили степь и даже не подозревали, что жизнь может быть такой сложной и, по-видимому, интересной.
Особенно же удивили нас киты – эти видавшие виды люди, – когда они не ночевали в общежитии, а явившись утром, на наш вопрос ответили туманно: «Да так, в одном месте».
Это было таинственно и любопытно. Киты заметно вырастали в наших глазах. Впрочем, кто-то из нас, отвернувшись, негромко сказал: «У тётки, наверное, в Москве ночевали».
Один из китов был в прошлом актёр. И они подолгу разговаривали, уже не обращая на нас внимания, о горькой актерской жизни, сетовали на зрителей, которые не понимают настоящего искусства. Да и в кинематографии тоже «беспорядочек правильный», говорили они, и не прочь были навести там наконец настоящие порядки.
В нас они здорово сомневались и не стеснялись говорить это нам в лицо.
Однако приближался день экзаменов, и киты наши как-то присмирели и начали уже поговаривать о том, что их могут не понять. В день экзаменов они чувствовали себя совсем плохо.
Наверное, правду о себе они чувствовали не хуже нас. Когда наконец один из них зашёл в страшную дверь и через некоторое время вышел, у нас не было сомнения в том, что этот провалился. Мы с каким-то неловким чувством обступили его в вестибюле и начали закидывать ненужными вопросами.
Кит рассказал, как он «рубал» на экзаменах, а в глазах у него метался страх и неуверенность. Словечки по-прежнему свободно сыпались у него изо рта, но видно было, что он вспоминает неприятные ощущения испытаний.
Он, кажется, начинал понимать, что нужно было не так. И в тот момент, когда лицо его приобретает естественное выражение, – его жалко. Но тут же вспоминает, он – прежний кит, самоуверенный и невнимательный, жалость пропадает. «Пусть тебя учит жизнь, если ты не хочешь слушать людей».
Теги: искусство, кино, литература Категории: Библиотека, Искусство, История, Основные разделы, Тексты, Фильмы
Интересное воспоминание