Это письмо из осажденного Ленинграда от бабушки моей жены к своей сестре в Москву от 20 февраля 1942 года.
Дорогая Олечка!
Пишу тебе и не знаю, получишь ли ты это письмо, т.к. неизвестно, где ты находишься в настоящее время. Уже полгода как мы не имеем известий друг от друга, а за это время много воды утекло.
11 февраля мы похоронили маму, которая умерла 3 февраля. Ещё новый год мы встречали все вместе, и мама чувствовала себя сносно, сама себя обслуживала. Только в психическом отношении была не совсем нормальной, а затем стала всё слабеть, одевалась и передвигалась с моей помощью, а за три дня до смерти уже не вставала с постели и плохо владела речью. Последнюю ночь и часть дня мама была без сознания, только дыхание показывало, что она жива.
Болезни у мамы не было никакой, умерла она от истощения, как и все ленинградцы. Несмотря на большие трудности, нам удалось маму и Евгению Яковлевну Липгарт похоронить вместе в индивидуальной могиле за килограмм хлеба и 400 руб. деньгами. Евгения Яковлевна умерла несколькими днями раньше мамы. Роман Эрнестович тоже еле бродит, и мы втроем (я, Дима и Нина) в самодельных гробиках на саночках в сильный мороз и вьюгу отвезли сами их на кладбище.
Нет слов описать тебе картину нашей жизни с начала войны; если бы ты представила себе, как мы живем, то у тебя волосы стали бы дыбом от ужаса, а мы все окаменели, нет даже слез, живем без света, без воды (за водой ездим на саночках на Неву), без дров и без канализации. Все дворы залиты нечистотами, которые являются рассадниками желудочных заболеваний; от них гибнет масса людей, помимо голода.
Живём мы вместе с Ольгой Михайловной и Ниной, и все вместе боремся за жизнь, и будем бороться до последней возможности, только не знаем, удастся ли победить смерть. Долгое время мы сидели более чем на голодном пайке (125 грамм хлеба), теперь же нам иждивенцам и детям, довели до 300 грамм, служащим 400 и рабочим 500. Все это конечно ничто для истощенных организмов, люди умирают целыми семьями, а кто остался в живых, еле бродят и скорее походят на живых мертвецов, чем на людей. Мы ещё держимся благодаря тому, что в продолжении двух месяцев (с16.XI по 16.1) питались трупами дохлых кошек и собак, чего у других не было, а теперь и эта возможность исчезла, и мы сидим только на пайке. Пока мы относительно здоровы, хотя Дим одно время так опухал, что потерял человеческий облик; пришлось себя урезать и всё питание перебросить на него; в конце концов нам удалось поднять его на ноги.
Все мы ужасно исхудали и постарели. Я превратилась в сморщенную старушку, а тело у меня только кости, обтянутые кожей.
Мы поставили себе задачу биться за жизнь до последней возможности, стараемся не терять бодрость духа. Ужасно не хочется так глупо, бессмысленно погибнуть от голода, хочется дожить до уничтожения проклятых немцев и снова зажить мирной жизнью.
Если я не доживу, то шлю тебе в этом письме всю свою любовь и последнее «прости». Мама перед смертью вспоминала тебя и тревожилась, что от тебя нет известий.
Если ты получишь это письмо, то напиши немедленно несколько писем, чтобы я знала, что моё письмо дошло до тебя…
Это письмо я посылаю с оказией, очень спешу, поэтому оно написано довольно беспорядочно.
Пока целую тебя крепко-крепко, а также и Володю.
Папа Дим и дети тоже целуют.