(Уистен Хью Оден, перевод Александра Ситницкого)
В своей великолепной книге «Мистические Элементы Религии» фон Хюгель определяет всякую существующую религию, как напряженное единство трех элементов, Изначального, Интеллектуального и Мистического, что объемлет каждую область жизни. Как биологический вид, сотворенный из живой материи, обреченной на умирание, мы все одинаково подчиняемся одним и тем же законам физики или химии. В этом аспекте нашего существования местоимение МЫ принимает форму единственного, а не множественного, ибо местоимение Я не имеет смысла. Бессмысленно сказать – Я обладаю четырехкамерным сердцем. Когда человеческий вид сравнивается с другими видами, самая заметная разница видна в том, что помимо основных биологических процессов, таких как дыхание, переваривание пищи, рост и размножение клеток, мы, скорее всего, рождаемся без каких–либо поведенческих инстинктов. Даже самое элементарное поведение каждого из нас с целью выживания и размножения себе подобных требует обучения или через инициацию или через инструкцию со стороны. Как сказал Хэзлитт – «Без помощи предрассудка и обычая я не смогу найти дорогу к двери в собственной комнате». Сравним человека с существами, чьи общественные инстинкты соперничают с человеческими, с общественно организованными насекомыми, например, поскольку именно среди них инстинктивное поведение преобладает, а возможности обучения ничтожны, и обнаружим ошеломительную разницу. Пчелиный рой или муравьиное сообщество выживает от поколения к поколению непроизвольно, человеческое сообщество существует благодаря сознательным усилиям, посредством передачи традиции от одного поколения к другому. Человеческое сообщество, можно сказать, всегда организовано, руководствуясь не инстинктами или принуждением, но, скорее, авторитетом. Все люди рождены без знания или ориентации на путях своих и должны руководствоваться примитивнейшим отношением к авторитету, т.е. одним из атрибутов веры; мы не можем совершать первые шаги, начиная с сомнений. Отец указывает малышу на животное и говорит: «Смотри, лиса». Вполне возможно, что отец никогда не читал книг по естествознанию и редко бывал в сельской местности, так что он мог спутать лису с барсуком, но до тех пор, пока сын верит отцу, он верит, что тот знает названия животных. Если сын начнет с сомнений, он никогда не научится говорить.
Все религии начинаются не с настоящего, но ради прошлого. Когда мы начинаем задавать вопросы о смысле жизни или смысле вселенной, и мы, и вселенная уже существуем. Все религии, следовательно, должны начинаться с космогоний, откровений, мифов о Творении. К тому же, то, что мы с отвратительным снобизмом называем Высшими Религиями, основывают свои притязания на некоем историческом событии, которое уже имело место; каждая заявляет, что некое чудесное откровение, было дано основателю ее и через него явлено в таком–то месте и в такое-то время. И это историческое откровение на все времена божественно и спасительно. Тогда и появляется некое учреждение, и что всем известно, которое делает своей профессиональной деятельностью сохранение памяти об этом событии – иначе последующие поколения забудут, что оно произошло, и чтобы отстаивать его спасительную функцию - иначе позднейшие поколения смешают его с другими бесконечными историческими событиями, принижая его значимость.
Функция Церкви, как организации, не обращать – обращением занимается не человек, а Святой Дух - но делать обращение возможным, неся добрые вести в словах и литургических актах. Церковь должна твердить свое постоянно - и тогда, когда уместна страсть и тогда, когда вера угасает, повторять упорно, механически, сохраняя возможность обращения… Вот строчки Фроста, приложимые и к народам, и к поколениям, и персонально к каждому, ибо они истинны:
Наша собственная жизнь основана на повторении
Всего, пока мы отзываемся из глубин сознания.
Тысячный раз может удостоверить чудо.
По отношению к любой организации, церковной или мирской, или глядя на них со стороны, или даже обнаруживая, что мы равнодушны к любой организации и ведем себя, как все, что необходимо в обществе или удобно, мы все равно являемся или должны быть католиками (с прописной – к). Сомневаться ради самого сомнения, отличаться во имя отличия есть грех гордыни. Индивидуальное суждение само по себе - бессмысленное понятие. Ибо никто не всеведущ и всемогущ и каждый человек получает большинство своих мыслей, мнений и принципов от других. Послушание какому–либо авторитету неизбежно; если мы отвергаем авторитет традиций, тогда мы должны принять авторитет временный или локальный.
Мы созданы в качестве животных, одарённых разумом, и потому не можем полагаться только на опыт, но должны обнаружить смысл этого опыта, понять, как он начинался и в чем его значение, найти истину в грубом факте. Хотя некоторые индивидуумы одарены более чем другие, или более любопытны, природа разума идентична у всех. Невозможно чему–то быть истиной для одного разума и ложью для другого. Если двое не согласны, то кто -то из них прав или оба заблуждаются.
В наших отношениях друг к другу, как существа разумные, ищущие истину, мы оба будем принуждены согласиться ради нее, истины. Мы не коллективное единичное МЫ традиции, но множество, утверждающее ТЫ и Я, объединенное любовью к истине. В отношениях друг к другу мы – протестанты, в отношениях к истине мы - католики. Я должен быть готов оспаривать истину в каждом суждении, которое ты высказываешь, но я не должен оспаривать веру в твоей интеллектуальной целостности.
Основной стимул интеллекта – это сомнения, ощущение, что смысл некоего опыта не самоочевиден. Мы никогда не высказываем суждение о том, что кажется нам очевидным. Именно поэтому позитивное содержание суждения, то, что делает его истинным, никогда не бывает понятным, пока из него не изгоняется ложь. Догматическая теология, например, появилась, как результат, и в большей степени, чтобы исключить ересь, и лишь потом определить ортодоксию. Причина, по которой теология должна существовать и развиваться, и заключается в том, что ереси в разные времена разные. Христианская вера всегда оскорбление для воображения и оправдывающейся плоти, но частный аспект ее, вероятно, наиболее оскорбительный, зависит от преобладающего мироощущения определенного периода времени или культуры. Так и для гностиков четвертого столетия, и для либеральных гуманистов восемнадцатого Крест был оскорблением, но по различным причинам. Гностик заявляет: « Христос – Божий Сын, следовательно, он не мог быть распят физически. Распятие – это была иллюзия». Либеральный гуманист говорит « Христос был распят в прямом смысле, следовательно, он не мог быть Божьим Сыном. Это Его притязание иллюзорно». В наши дни камень преткновения снова иной. Я думаю, что ныне большинство христиан симпатизируют высказанному с болью утверждению Симоны Вейль – « Если бы в Евангелиях не было упоминания о Воскрешении, мне было бы значительно легче верить в Христа. Креста мне достаточно».
Помимо защиты Христианства от ересей, теология имеет другую вечную задачу - обучать верующих, включая власти и мирян, разнице между тем, что принадлежит Богу, а что Кесарю. Помимо главной и абсолютной посылки, которая лежит в основе веры, и которую мы осознаем, как необходимость быть спасенными, все мы имеем суждения о том, что есть красота в искусстве, каковы лучшие способы государственного устройства, как выглядит природа вселенной итп. Эти суждения возникают не в результате веры, но обычая, опыта к которому мы привыкли и который мы даже не можем вообразить иным. Вместе с этим появляются новые стили в искусстве, изменения в обществе, научные открытия и наша немедленная реакция – осознание, что подобные изменения противоречат нашей вере. Одна из задач теолога – показать, что это не так, вовсе нет необходимости бояться или отвергать новизну. Если это не сделано, мы обнаружим, что изменили или веру или Бога.
Каков бы ни был предмет обсуждения, те, кто вовлечены в дискуссию, не только должны верить в добросовестность друг друга, но также и во взаимную способность дойти до истины. Интеллектуальные дебаты возможны только между людьми, равными по образованию и интеллекту. Лучше всего, когда нет аудитории, но если она есть, то это должна быть аудитория равных. Иначе вожделение признания, желание не дойти до истины, но уничтожить оппонента станет непреодолимым.
Наиболее яркий пример такого убийственного признания можно найти в 16 столетии.
Как писал профессор К.С Левис :
Процесс, на основании которого «вера и дела» становятся дежурной шуткой в прибыльном театре, и есть характеристика всего этого фарса, который мы называем историей Реформации. Собственно вопросы теологии не имеют никого значения за исключением определенного уровня, высочайшего, жизни духовной. Они могли плодотворно диспутировать только между собой, праведными собеседниками и до определённых границ. При этих условиях догмат, возможно, мог быть сформулирован и служить верой и правдой Протестантским суждениям, не входя в противоречие с другими элементами веры. На самом деле, тем не менее, эти вопросы было подняты в момент, когда они немедленно стали ожесточенными и перепутанными со всем комплексом проблем к теологии не относящихся и потому привлекли губительное внимание и государства и толпы. Это было похоже на то, как если бы люди ударились в метафизический спор на ярморочном ристалище, или ( что еще хуже) в принудительном сотрудничестве с разносчиками и бродягами под наблюдением вооруженной, бдительной полиции, которая к тому же принимает сторону то одной, то другой стороны. Каждый из спорщиков все больше не понимает другого и торжествует в опровержении позиции оппонента, которую он и не защищал – Протестанты неверно представляют Католиков, как Пелагианцев, или Католики неверно представляют Протестантов, как Антиномианистов.
К тому же каждый из нас, как представитель вида животных, одаренных разумом, создан по образу и подобию Божиему, или другими словами, каждый уникален и может сказать – Я в столь же уникальной перспективе вселенной и точно также как всякий, кто не существовал до того и не будет существовать в будущем. Как личность, каждый из нас имеет биографию, историю с началом, серединой и концом. Как говорил св. Августин, следуя св. Иакову: «Человек был сотворен для того, чтобы появилось начало». Догма, что человечество произошло от одного предка, Адама, не может и не должна является суждением о биологической эволюции человека. Это утверждение того, что в той мере, в которой «он» или «она» есть индивидуум, каждый человек, мужчина или женщина, безотносительно к расе, нации, культуре или полу – есть Адам, воплощение всего человечества. Как личности, мы воплощаемся к жизни не биологическими процессами, но другими личностями, Богом, родителями, друзьями и врагами. И именно, как индивидуумы, а не как представители вида, мы подвержены комплексу вины, осознанию греха. Когда мы говорим о человеке - «Рожден во грехе», об изначальном грехе, унаследованном от Адама, это не может означать, как мне кажется ( и я выгляжу сейчас дураком), что грех этот физически представлен в нашей плоти или наших генах. Наша плоть, конечно, сама по себе не греховна, но каждое движение, касание, жест, тон голоса – вот что грешит. С момента, когда сознание впервые просыпается в ребенке (а это, возможно, происходит до рождения) оно находит себя в компании грешников, и от этой заразы сознанию лечения нет.
Индивидуальное Я по необходимости протестант (опять же – с прописной), ибо никто не может иметь мой опыт за меня или быть ответственным за мою историю.
Это Я существует только сейчас, воспоминания же всегда не только обо мне. Мой ежесекундный опыт не требует от меня ни веры, ни сомнений, но только самозабвенной концентрации внимания на моем опыте, и только на моем в том смысле, что он был дан мне и только мне, а не кому– нибудь еще. Я только тогда истинно, предстает самим собой, когда его сосредоточение на самом себе настолько интенсивно, что перестает осознавать собственное существование. Я не должно спрашивать - подобен ли мой опыт опыту других, галлюцинация ли он или объективно реален, ожидаем или нет, приятен или мучителен? Все это можно спросить позже, потому что возникающие вопросы могут быть ошибочны, если из-за недостаточной концентрации внимания, я не осознал или прочувствовал опыт исчерпывающе. Когда Я начинает спрашивать других, то, конечно, сразу обнаруживается, что как бы ни был оригинален мой собственный опыт, большинство людей испытало такой же опыт, и что объяснение ему и его значительность давно им известна. Но иногда в моем опыте могут быть элементы действительно уникальные. В этом случае, хотя Я должно быть настороже, чтобы не преувеличить или придать слишком большое значение, только потому что это случилось со мной, я должен не отрицать его, не держать его при себе, как личный опыт, интимный секрет, но обнародовать его, несмотря на все возможные в мире авторитеты или преследования властей, административных или интеллектуальных, даже если буду поднят на смех или мне будут грозить наказанием. В любом случае, только разделив личный опыт, уникальный или тривиальный, через общение с другими людьми, мы прекращаем общение как члены подвида существ социальных, и начинаем говорить, как индивидуум с индивидуумом. Таково же мое общение с Господом, это личный опыт, который, позволяет добавить мне к католическому МЫ все еще веруем протестантское Я верю снова.
Когда фон Хюгель в своей классификации определял все это не изначальным или интеллектуально мистическим, он, очевидно, включал в нее опыты в техническом смысле не мистические. Хотя он приводит всякие первостепенные религиозные опыты. Но мистическое переживание, то ли оно испытано при участии Господа, то ли с Его созданиями, более других заслуживают право называться опытом первостепенным, буде оно обязано традиции или безличному умозаключению.
Можно различить четыре очевидных вида мистического опыта:
Видение Прекрасной Дамы
Видение Эроса
Видение Агапэ
Видение Бога
Прежде чем обсудить разницу между ними, мы должны определить общее, что позволяет провести сравнение.
1) Опыт всегда «дан», т.е. не может быть вызван усилием воли. В случае Прекрасной Дамы, это, вообще говоря, возможно в некоторых случаях, нпр. в случае употребления наркотиков или алкоголя. (Я сам однажды воспользовался мескалином, и раз ЛСД. Ничего кроме легкой формы шизофренического раздвоения Я и Не Я, включая мое тело, я не испытал) В случае опытa Видения Бога, то его, видимо, никому невозможно получить, если не прошел долгий путь самодисциплины и медитации (молитвы), но самодисциплина и молитва, каждая в отдельности, не может заставить Бога быть явленным в видении.
2) Скорее всего, мистический опыт представляется человеку не только более важным, из всего, что он переживает в т.с. «нормальном» состоянии, но воспринимается им, как откровение со стороны реальности. Когда опыт закончен, и испытатель возвращается в нормальное состояние, он не говорит: «Это был приятный сон, но, конечно, это была иллюзия», он говорит: «На мгновение завеса была приподнята, и я увидел, как выглядит реальность, теперь завеса упала снова и реальность от меня сокрыта». Это высказывание заставляет вспомнить Дон Кихота, кто в своих пароксизмах сумасшествия созерцает мельницы великанами, но в проясненном сознании он видит все - таки реальные мельницы и говорит: « Эти проклятые волшебники сбили меня с толку, сначала отправляя меня на опасные приключения, являя вещи такими, какие они есть на самом деле, а затем изменяя их облики по своей прихоти».
3) Опыт совершенно отличный от того, когда «мерещится», буде то сон или видения наяву. В случае первых трех разновидностей, занятых существами видимыми, эти три являются в экстраординарной яркости и наполнены экстраординарным значением, и они не искажены чисто физически, квадрат не предстает кругом, голубое – не красным, и субъект не продолжает видеть образ, когда видение угасает. Опять же вспомним Дон Кихота. Он может видеть мельницу, как великана, но только, когда он видит мельницу. В случае Видения Бога, в ком, и какое бы человек объяснение не находил, то с чем субъект сталкивается - не видимое существо. Mистики единодушны, когда утверждают, что им был явлен не физический объект. Так например Святая Тереза говорит, что в ее реальных видениях и откровениях «она никогда не видела ничего своими глазами и не слышала ничего своими ушами». Иногда они действительно «видят и слышат» нечто, но они всегда понимают все это, как несущественное и не имеющее ничего общего с реальным опытом, и к которому обычно относятся с подозрением. Когда последователи приходили к Святому Филиппу Нери чтобы рассказать ему о своих восхитительных видениях Девы Марии, он требовал от них, чтобы следующий раз, завидев ее, они плюнули в лицо ее, и когда они так и поступали, немедленно открывалось лицо дьявола.
4) Хотя опыт всегда дан и поразителен, природа его никогда вполне не независима от предмета видения. В случае Прекрасной Дамы, к примеру, видение появляется чаще в детстве или отрочестве, чем в зрелом возрасте, и то, что предстает мистикам - это некое создание искаженное и иерархия важности события сильно разнится для разных людей. Одному наиболее важен цвет, другому форма, и так далее. В случае же Видения Бога, важно, видимо, к какой религии принадлежит мистик. Так, если сравнить свидетельства христианина, мусульманина или индуиста, то невозможно сказать с определенностью то ли у них разный опыт, то ли опыт одинаковый, но высказан различными теологическими языками и, если верно первое, то неясно в чем заключается разница, поскольку и мистика у них разная. Если, к примеру, взять индуиста, то если он переходит в христианство, насколько изменяется его мистический опыт?
Как пример трудности различения непосредственного наблюдения опыта от интерпретации его, позволю себе привести опыт личный и тривиальный . Многие люди описали то, что с ними происходило при извлечении зуба под наркозом, и это как раз и похоже на попытку описать мистический опыт, Вот что говорит Уильям Джеймс:
Ключом здесь без вариантов является согласие. Все равно как если бы два полюса мира, чьи противоречия и конфликты и создают все проблемы, слились в одну ипостась.
Мой собственный опыт, как и его, тоже состоит из двух противоречий, любви - Агапе (чистой любви) и ненависти, но в моем случае они никогда не сливались в одно. Я абсолютно убежден в двух вещах: а) что, в конце концов, могущество любви сильнее силы ненависти. б) что с другой стороны, как бы ни был велик любой человек, он обязан точно оценивать силу ненависти, ибо ее всегда недооценивают. Общее количество ненависти во вселенной больше чем любое воображение может себе представить. И все равно, всемогущество любви все еще сильнее.
Я спрашиваю себя, пережил бы я именно этот опыт, если бы не был взращен в христианском доме и, следовательно, не стал бы личностью, кому христианское понятие Агапе было знакомо с детства, и не могу сказать ни да, ни нет, с достаточной уверенностью
5) С точки зрения Христианина, все четыре вида опыта, сами по себе и благословение и добро, и не противоречат христианской доктрине ни в целом, ни в частностях. С другой стороны, все они опасны. До тех пор пока человек признает этот опыт, как абсолютное незаслуженное благословение и чувствует, что обязан, насколько это в его силах, отблагодарить за него добросовестно на том же уровне откровения, он, этот опыт, может вести его к Свету. Но если человек позволит себе расценивать этот опыт, как знак высшей добродетели, естественный или сверхъестественный, или начинает творить из него идола, как нечто, без чего он не может жить, тогда подобный опыт может вести только во мрак и к гибели.
Видение Прекрасной Дамы
Объект видения может быть неорганическим – горы, реки, моря, или органическим – деревья, цветы, звери – но все это не человеческое, хотя создания человека тоже могут привидеться, как, например, строения. Иногда можно видеть образы человека, но в этом случае они неизменны, я думаю, люди, работающие в полях, прохожие, попрошайки или что – то в этом роде, те, с кем у вас нет личных отношений и о ком, следовательно, вы ничего не знаете. Главное в этом опыте переполняющая человека уверенность, что эти образы имеют подавляющую убедительность, и что в этом есть мистическое значение и возвышающая значимость, что существование и его самого во всей полноте им осознано и свято. И главная эмоция сродни невинному счастью, хотя это счастье может включать в себя, конечно, праведный трепет.
Мы ценим нечто или за мгновенное эстетическое чувственное наслаждение – этот цветок обладает приятным цветом, эта гора - уродлива или за ожидание удовольствий, – этот плод будет вкусным, а этот – отвратительным. В случае видения Прекрасной Дамы подобные различия между прекрасным и уродливым, полезным или неполезным исчезают. Поскольку постольку видение длится, Я «уничтожается», ибо его внимание полностью поглощено тем, что оно созерцает. Оно ничего не судит и ничего не желает, исключая акт причастия к тому, что Джеральд Мэнли Хопкинс называл «внутренним пейзажем».
Всяк смертный делает одно - похоже,
Живет внутри себя, и обитая сам.
Мы – это я, кричу я по слогам
– Мои дела есть я. Затем я тоже.
Иногда субъект говорит об этом чувстве причастности, как если бы он сам присутствовал в каждом объекте, а они в нем. У Вордсворта в « Разрушенной Хижине»:
…чувство, душа и форма
Сплавились в нем. Проглотили они
Его звериную суть. В них он жил
И ими он жил.
В своей книге «Мистицизм священный и профанический» Профессор Зенер называет этот сплав «пан- ин- геническим» или «все – в – одном, одно- во –всем » видением, полагая, что это определенный признак истинной мистики. Для него если слияния не происходит, то это не настоящий мистический опыт. Я думаю, что профессор Зенер ошибается. Пережившие Видение Бога христианские мистики иногда готовы сказать, что они сами стали Богом, во что, естественно, они сами не верят, но они пытаются описать, вероятно, состояние их сознания настолько переполненное присутствием Бога, что в нем не остается свободного уголка после беспристрастно наблюдаемого опыта. Истинный мистик, говорящий в «пан- ин- геническом» контексте, на самом деле не утверждает, что он стал деревом или дерево стало им. Ни один из них, к примеру, не был столь убедителен, как Ричард Джеффрис, кто действительно прибегая к этой терминологии , утверждал , что « в природе нет ничего человеческого». Он определённо мог сказать, что переживая видение, чувствовал, что способен вообразить, как входит в жизнь дерева, но ни в коем случае не реально, как и в случае заявления, что вхождение в жизнь другого человека, означает, что один перестал быть собой и стал тем, в кого вошёл.
Счастье, переживаемое истинным мистиком можно назвать невинным. Интерпретации Видения Прекрасной Дамы и даже язык, на котором видение описано, различны, конечно, в зависимости от верований испытавшего видение, но сам по себе опыт, вроде бы независим от конфессиональной принадлежности, хотя, и не в полной степени, я думаю, учитывая личность мистика или его культурную принадлежность. В нашей культуре многие получают мистический опыт различной степени интенсивности в детстве или отрочестве, в то время, как со взрослыми это случается редко. В так называемых примитивных культурах это может продолжаться дольше. Наблюдения африканских бушменов Полковником Ван Дер Постом подсказывают мне, что подобный опыт у них продолжается всю жизнь. Даже в нашей западной культуре, частота переживания мистического опыта разнится от места к месту. Есть наблюдения, что почти все случаи зафиксированы народами северной Европы, вклад стран Средиземноморья довольно мал, это значит, что фактически, хотя сам факт может и не иметь значения, все описания видений были сделаны людьми, воспитанными в протестантской вере. Мое собственное, весьма гипотетическое объяснение этому заключается в том, что в странах Средиземноморья индивидуальный опыт восприятия Природы, как сакрального, превращен в опыт социальный, и выражен институциональными культами, что характерно для этого региона, где поклоняются Мадонне или местным святым. Насколько возможно полностью охристианить в духе, то что политеично по форме, сказать трудно. И если я продолжаю сомневаться, то только потому, что я сам испытал огромное эстетическое наслаждение от того что получил от подобных культов и потому что ностальгирую по ним, находясь в странах, где таких культов нет.
Хотя Видение Прекрасной Дамы не обязательно прерогатива собственно Христианства, в нем нет ничего, что бы не соответствовало христианской вере в Бога, сотворившему материальную Вселенную из любви со всем его тварями, и нашедшему, что это хорошо – великолепие, благодаря которому эти твари способны к истиной мистике, лишь слабое подобие их собственного великолепия в глазах Бога. Ничто не может помешать тварям этим воспринимать мистический дар от Бога, пусть и не непосредственно. Гностики, для которых материя есть порождение дьявольского духа, видение, конечно, должно представляться, как посещение дьявольское, а монисту, кто полагает феноменальный мир иллюзией, мистический опыт вдвойне иллюзия, безобидная, может быть, но ее нужно разоблачить как можно скорее. Философу материалисту, для которого упоминание великолепия во славе не имеет никакого смысла, видение представляется галлюцинацией, возможно невротической природы, болезнью, которую надо объявить отклонением от нормы, ибо она может довести пациента до более опасных для него и общества заблуждений, каким является теизм. Когда такой непробиваемый атеист, как Ричард Джеффрис заявляет по поводу молитвы - « … я могу коснуться невыразимого бытия повыше, чем божество», тогда опасность одиноких прогулок по сельским тропам становится очевидной.
Верующие христиане, которые удостоились видения всегда были недвусмысленны в том, что они видели, а что нет. Вот Вордсворт:
Не ощущал он Бога, Лишь его дела.
Не мыслил. Мысль угасла в наслаждении.
Молитвы миг или хвалы не осквернен,
Он не молился, и хвалу не предлагал,
Его душа была благодареньем силе,
Его создавшей. Лишь блаженство и любовь.
А вот Джордж Макдональд:
«Я жил во всем, все вошло в меня и жило во мне. Познание всего было словно мгновенное познание жизни всех и моей, познание откуда она пришла и где мы были дома, было познанием, что мы все то что мы есть, потому что Иное есть то, чем является Он».
И спасибо Богу за это, не только за наслаждение сопутствующее этому, но еще и потому что это сберегает всех, когда даже Видение Бога не может защитить гностическую недооценку творения. Даже получив Видение Бога, христианин должен помнить то, что сказал Сузо:
«Быть творением божием не значит быть просто тварью, но сотворённость каждой твари уже потому благородней и более полезна, чем то, когда человек пребывает в Боге. Ибо что пользы камню или человеку или любому творению от статуса творения, кроме факта, что он вечно пребывает в Боге».
Для тех, кто никогда не был христианином или, по какой – либо причине потерял веру, сама невинность мистического опыта уже может быть событием ошибочным, Поскольку опыт этот не связан ни с интеллектом, ни с желанием, то интеллект всегда может неправильно понять опыт, а желание - оскорбить его. Интеллекту всякое творение может видеться как божество. Следовательно, анимизм, политеизм, идолы, магия и так называемые естественные религии, в которых творения не человеческие, включая, конечно, все физические и биологические элементы и силы, и которые человек разделяет с другими творениями, есть первичный источник силы и значения и потому важны человеку. Пантеизм, если обратиться к Гете и Гарди, на самом деле искушенная и чуткая форма гуманизма. Поскольку человек, пока что, и, насколько нам известно, единственная тварь в природе, наделенная сознанием, рассудком, волей и целью, Бог (или Богиня) единолично имманентен Природе, как необходимость, пока Он не сотворит новые виды, но под властью человека, ибо только человек может высказать свое желание или осуществить его. Человек может молиться идолу, но трудно представить, что можно молиться Его Имманентности, хотя почитать его человек может.
Другое искушение, более опасное в культуре, подобной нашей, чем это было в языческом мире, и поскольку в нашей культуре мистический опыт вероятно более редок и менее долгий, это идолизировать сам опыт, как summum bonnum ** , и потом проводить жизнь или в мрачных сожалениях о его прекращении, и таким образом впадая в состояние апатии, или прибегая к искусственным возбудителям, алкоголю и наркотикам, чтобы снова пережить видения и сделать их более длительными. Галлюциногенные наркотики пока еще, насколько нам известно, не вошли в обычай, но даже те, кто обычно ими пользуется, никогда и не употребляют их день за днем, годами. Когда это произойдет, а я уверен, что так и случится, то, подозреваю, закон убывающей доходности скажется, как и в случае более традиционных средств. Если же так случится, если каждому будет дано наслаждаться Видением Прекрасной Дамы, когда бы он ни захотел, последствия могут быть еще более серьезными. Суть мира, который приоткрывает Видение, в том, что только человек обитатель его и в мире этом он подданный, и постоянная индульгенция только увеличивает безразличие к существованию и нуждам других людей.
Видение величия Творения, как и все другие того же рода, накладывает обязанности на того, кто был достаточно счастлив получить его, обязанности самому ему творить дела достойные виденного, насколько его слабые возможности могут позволить. И многие слышали, и повиновались. Я вполне уверен, что это и есть первопричина всех подлинных работ в искусстве, думаю, и всех подлинных научных изобретений и открытий, ибо это есть чудо, которое, как сказал Платон, начало всякого рода философии.
Видение Эроса
Половина литературы на Западе, высоколобая и общедоступная, за последние четыреста лет основывались на ложной идее - то, что является исключительным опытом, есть или должно быть опытом универсальным. Под влиянием этой идеи миллионы убедили себя, что они «влюблены», если их опыт полностью и точно может быть описан все большим количеством отвратительных слов из трех букв, и что человек иногда искушается сомнением в том, что опыт вообще может быть истинным, даже когда, или особенно когда, он сам пережил этот опыт.
Однако, невозможно читать ряд документов, такие как La Vita Nuova, многие из Шекспировских сонетов или Пир Платона и отвергнуть их, как фальшивые. Все пережившие мистический опыт согласны в главном, подобно Видению Прекрасной Дамы, Видение Эроса есть откровение творящего великолепия, но если в первом случае это великолепие огромного числа тварей не человеческих и которое открывается визионеру, то во втором, это великолепие отдельного человека. Опять же, если в видении Природы осознанная сексуальность никогда не представлена, в эротическом видении она всегда присутствует - евнух не может получить сексуальный опыт (хотя это возможно до половой зрелости) и никто еще не мог полюбить того, кто представляется уродливым - но плотское желание присутствует всегда, и без вмешательства желания или воли, подчиняясь чувству благоговейного страха и почтения пред лицом сакрального существа, и как бы ни было велико желание, влюбленный чувствует себя недостойным даже взора со стороны объекта любви. Невозможно принимать во внимание причудливую поэтизацию реального эротического опыта, с которым мы все знакомы. Это не просто похоть, не просто обособленное осознание другого человека объектом вожделения, поскольку что бы мы ни избрали в качестве объекта вожделения, по отношению к нему мы чувствуем превосходство, а любящий, напротив, поклоняется любимому.. И это не безумная сексуальная страсть, опыт Venus toute entière a sa proie attaché*, в котором желание входит и овладевает всей сущностью вашей, и то, чего она жаждет - не только сексуальная страсть, но полное поглощение другой сущности, тела и души. В этих условиях доминантное чувство не чувство потери достоинства, а боль, гнев и отчаяние из – за того, что не получил страстно желаемое. И, опять же, это не здоровая смесь взаимных физиологических желаний и ценностей, что лежит в фундаменте счастливого брака, когда доминантным является взаимное уважение равных.
Более того, все визионеры согласны в том, что Видение Эроса долго не продолжается, если участники входят в реальные сексуальные отношения. Брак по расчету, устроенный родителями, как было принято в давние времена, не был вызван просто социальными условиями, ибо и Провансальские поэты заявляли, что супруги не могут любить друг друга. Это не значит, что человек ни при каких обстоятельствах не должен сочетаться браком с другим или другой, чье великолепие ему или ей открылось, но риск пропорционален интенсивности видения. Трудно жить день за днем, год за годом с заурядной личностью ничуть не лучше или хуже, чем ты сам или сама, после того, как видел свое визави изменившимся, без чувства, что угасание видения вина другого. Видение Эроса, скорее всего, значительно больше зависит от социальных условий, чем остальные. Некоторая степень досуга и свободы от финансовых проблем, вроде бы, очевидна, мужчину, работающего десять часов в день просто для того, чтобы не умереть с голоду интересует и другое, но он слишком занят самым необходимым, чтобы не думать о женщине как о практической сексуальной необходимости, а с точки зрения необходимости экономической - как о домохозяйке и матери. Наверно, любящий должен принадлежать к классу, из которого любимая дана ему, как равная или выше по социальному статусу. Вроде бы, человек не может полюбить кого-то, кто воспитан в традиции думать о другом не как о личности, более высокой, чем он сам. Так Платон, хотя в последний период свой жизни не одобрял гомосексуализм, не может не думать о возлюбленных, иначе как не о лицах мужского пола в период отрочества или раннего возмужания, потому что в Афинах в его время к женщинам относились как к очевидно низшим созданиям.
Результат видения на поведение любящего не ограничивается его действиями по отношению к любимой. Даже его отношения к другим, если выглядели правильными и естественными перед тем, как он полюбил, теперь кажутся низкими и постыдными, ибо судятся по его новым стандартам, по тому, как он чувствует должно быть, чтобы выглядеть достойным в ее глазах. Далее, в большинстве случаев мистический опыт не ведет, как можно ожидать, к чему – то вроде эротического квиетизма, восторженному созерцанию возлюбленной, исключая всех остальных и весь мир.
Напротив, видение обычно освобождает поток энергии, побуждая к действиям совсем не обязательно связанным с любимой. Влюблённый солдат сражается более храбро, влюблённый мыслитель думает более ясно, влюблённый плотник творит с большим умением.
Церковь, как организация институционная и интеллектуальная, озабочена сексуальными проблемами, как и должно быть, но в первую очередь в вопросах брака и семейных устоев относится к Видению Эроса с максимальной подозрительностью. Она отвергает его, как вздор, или, не пытаясь понять его суть, проклинает бесцеремонно, как поклонение идолу и богохульную пародию христианской любви к Богу. Понимая, что брак и видение не совместны, церковь опасается, что они совместятся, как часто и происходит, и используется как оправдание прелюбодеяния. Однако, проклятие без понимания редко эффективно. Если влюбленный преклоняется пред возлюбленной, то это не то, что мы обычно понимаем под поклонением идолу, в котором идолопоклонник делает идола ответственным за свое существование. Этот вид поклонения, конечно, может случиться в отношениях между полами. Мужчины и женщины стреляются сами или стреляют любимых лишь потому что им не ответили взаимностью или любят других, о чем можно прочесть каждый день в газетах, но все понимают сразу, что на самом деле истиной любви там не было. Истинный любящий естественно предпочитает взаимность, нежели отказ, и естественно предпочитает видеть любимую живой и видимой, нежели мертвой, но если любовь не взаимна, он не принуждает любимую к любви силой и не шантажирует ее эмоционально, а если она умирает, он не кончает с собой, но продолжает любить ее.
Две наиболее серьезные попытки объяснить Видение Эроса и придать явлению теологическую значимость были проделаны Платоном и Данте. Оба согласны по трем положениям: а) опыт этот есть истинное откровение, а не бред; б) эротическая составляющая видения представляет разновидность любви, в которой сексуальный элемент преображен и выходит за все мыслимые пределы; с) тот, кто хоть раз видел великолепие Несотворенного, опосредованно явленного в великолепии создания, никогда впоследствии не будет полностью удовлетворен ничем менее, чем прямое явление его же. Одно из наиболее существенных разногласий меж ними неясно из -за неадекватности нашего словаря.
Когда я говорю «У Х прекрасный профиль» или «Прекрасное выражение лица Мэри» я использую то же самое прилагательное, хотя подразумеваю совершенно разные вещи. Красота в первом утверждении дает нам общеизвестное качество объекта, я говорю о том, каким качеством объект обладает, не о том - чем или кем он является на самом деле. Если (но только если) ряд объектов принадлежит к одному и тому же классу, я могу сравнивать их и упорядочивать согласно степени красоты им присущей, от самого красивого до самого некрасивого, И поэтому возможно проводить конкурсы и избрать мисс Америку, также возможно и опытному скульптору выразить математически пропорции тела идеального мужчины или женщины. Красота в этом смысле есть дар Природы или Случая, и ее можно лишиться. Чтобы стать мисс Америкой, девушка должна унаследовать определенную комбинацию генов и избежать болезней, способных обезобразить ее тело и избежать несчастных случаев, не став калекой и, конечно, сидеть на диете, и при этом ей не стоит надеяться оставаться мисс Америкой навсегда. Эмоции, возникающие при виде подобной красоты, это безликое восхищение, в нашем случае это так же может быть безликое сексуальное желание. Я могу хотеть переспать с мисс Америкой, но не желаю слушать, что она говорит о себе и о своей семье.
Когда я говорю « У Элизабет прекрасное лицо», я подразумеваю совершенно другое. Я все еще имею в виду нечто физическое – и я не мог заявить такое, если бы был слеп – но физическое качество не дар Природы, а персональное творение, за которое Элизабет несет ответственность. Телесная красота кажется мне откровением чего то не материального, личности, которую я не могу видеть. Красота в каком - то смысле явление уникальное, и, опять же, уникальное в каждом случае. Я люблю и Элизабет и Мэри, но не могу сказать кого больше. И наконец, сказать, что кто – то красив, никак не упрощает благосклонное эстетическое суждение, оно всегда остается благосклонным этическим суждением. Я могу сказать « У Х красивый профиль, но он монстр», и я не могу сказать « У Элизабет красивое лицо, но она монстр».
Как творения, люди обладают двойной природой. Как представители вида млекопитающих, которые воспроизводят себя сексуально, каждый из нас рожден мужчиной или женщиной и наделен безличностной нуждой пароваться с представителем другого пола, и каждый представитель вида будет пароваться в период после созревания и до старости.
Как уникальные личности мы способны, но не принуждены, войти добровольно в уникальные любовные отношения с другими личностями, Видение Эроса, следовательно, обладает также двоичной природой. Возлюбленная всегда обладает некоторой степенью красоты, даром Природы, Девушка, весящая двести фунтов и женщина весом фунтов с восемьдесят, могут обладать красивыми лицами с учетом вкуса, конечно, но в таких не влюбляются. Влюбленный, естественно, отмечает красоту тела, но скорее всего, ему важно более то, что возлюбленная есть личность. По крайней мере, они так говорят. Что более всего озадачивает в рассуждениях Платона, то что совершенно неясно, что он подразумевает под словом - личность. Под красотой он вроде бы подразумевает обезличенную красоту, а под любовью безличностное поклонение.
{Любящий } должен начинать с любви к земному во имя абсолютной любви, поднимаясь словно по ступенькам, с первой на вторую, и далее ко всем формам прекрасного, а потом от прекрасной формы к прекрасному поведению, а от прекрасного поведения, к прекрасным принципам, и до тех пор пока прекрасные принципы не дойдут до принципов окончательных всеобщего, и тогда станет ясно что есть абсолютная Красота. **
Чем больше вдумываюсь в это высказывание, тем больше оно приводит меня в недоумение, и я нахожу себя говорящим с призраком Платона, возражая ему:
1) Что касается земного, я согласен, что не могу сравнить двух лошадей, или двух человек, или две математические теоремы и сказать, что или кто красивее, но, ради бога, объясни мне, как мне сравнить лошадь, человека и теорему и сказать кто из них самый красивый?
2) Если, как ты говоришь, существуют градации красоты, тогда то, что более красиво должно быть более любимо, и на уровне человека наши моральные обязательства повелевают всем нам влюбиться в самого красивого человека из всех известных. Наверняка, и к счастью всех заинтересованных, они явно пренебрегли этим долгом.
3) Вполне справедливо, когда ты говоришь, что прекрасные принципы не лысеют или набирают вес или сбегают с кем – то. С другой стороны, прекрасный принцип не улыбнется мне или просто поприветствует, когда я войду в комнату. Любовь человеческая, по твоему утверждению, низшая форма любви в сравнении с любовью к принципам, но ты же не будешь отрицать, что это чертово видение значительно интересней!
Насколько же отличен и более понятен Данте. Он видит Беатриче, и голос говорит - « Теперь ты узрел твое блаженство». Данте определенно полагает, что Беатриче красива в общем, прикладном смысле, что любой другой тоже найдет ее красивой, но ему и в голову не придёт, сравнить ее с другой более или менее красивой венецианкой ее возраста. Она Беатриче, и все тут! И что совершенно ясно с ней это то, что она, и он в том абсолютно уверен, «добродетельна» и, следовательно, после смерти, душа ее, верующей христианки, будет среди спасенных в Раю, а не среди потерянных душ Ада. Он не рассказывает нам, какие грехи и проступки почти привели его самого к гибели, ни тогда когда встречаются снова, молчит о том и Беатриче, но оба говорят о том, что он ей изменил. Или другими словами, если бы он оставался верен ее видению как созданию человеческому – именно Беатриче, то не согрешил бы, оскорбив их общего Творца. Неверный ее образу, он тем не менее, никогда не забывал этот образ совсем (лестница Платона помещает забвение образа на низшую ступень в рассуждении морального долга), и именно память, факт, что он всегда продолжал любить ее и позволил Беатриче, вмешавшись с Небес, спасти и его душу.
Когда они, наконец, встречаются снова в раю мирском, он получает новый опыт, и бесконечно более яркий, видение, которое он получил, когда они впервые встретились на земле, и она остаётся с ним до последнего момента, когда он обращается к «вечному источнику» и, даже тогда, он знает, следит за ним. Видение Эроса, согласно Данте, первая ступень долгой лестницы, один шаг надо сделать от индивидуального существа, которое может любить и быть любимым, до индивидуального Творца, который есть Любовь. И в этом последнем видении Эрос преображен, но не уничтожен. На земле мы ценим «любовь» выше, чем сексуальное желание или асексуальную дружбу, потому что она вовлекает в чувство всю нашу целостность, а не частично, как в этих двух случаях выше. Что бы ни подразумевалось в доктрине воскрешения тела, все – таки подразумевается сакральная важность плоти. Как говорит Силезиус - у нас есть только одно преимущество перед ангелами, только мы можем стать невестами Божиими. И Юлиана Норвидческая вторит ему – так же точно, как то, что наша Душа сотворена чувственной, так же непреложно, что Град Божий предопределен Ему с начала начал.
-------
*« сама богиня Венера, охватившая свою добычу» Расин, Федра. (Наверно, правильно – связавшая)
** Этот отрывок из Пира в русском переводе С. Апта звучит так. « Вот каким путем нужно идти в любви – самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самогó прекрасного вверх – от одного прекрасного тела к двум, от двух – ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это – прекрасное»
Видение Агапе
Классический пример этого видения в христианстве, конечно же, видение Троицы, сошествие Духа Святого, но тут есть примеры, которые не совсем христианские. Поскольку я не могу найти соответствующих описаний среди известных, я процитирую из источника неопубликованного, но за аутентичность которого я ручаюсь.
Однажды прекрасным летним вечером в июне 1933 года я сидел на лужайке после ужина с тремя коллегами, двумя женщинами и одним мужчиной. Мы нравились друг другу вполне, но определённо не были близкими друзьями, и никакого сексуального интереса друг к другу не испытывали. Как ни странно, ничего горячительного мы не пили. Просто болтали о всяком обычном, когда совершенно неожиданно что-то случилось. Я почувствовал, что мной овладела некая сила, которой я хоть и покорился, но которая определенно была непреодолима и не исходила от меня самого. Первый раз в жизни я точно знал – и спасибо этой силе за происшедшее - что означает любить ближнего, как самого себя. И я был уверен, хотя беседа продолжалась, и по прежнему была совершенно обычной, что мои коллеги чувствуют то же самое (один из них позднее подтвердил это). Мои собственные чувства к ним ничуть не изменились – они оставались коллегами, а не близкими друзьями, но я ощущал их существование, как свое собственное, причем бесконечно значимое и радовался тому.
Я вспоминал со стыдом много случаев, когда я был язвителен, чванлив, эгоистичен, но этот полученный из первых рук восторг был больше, чем стыд, ибо я знал что, пока дух владел мною, для меня невозможно умышленно причинить вред никому другому. Я также знал, что сила эта, конечно, рано или поздно покинет меня, и что, когда это случится, мои алчность и эгоизм вернутся. Видение длилось во всей полноте около двух часов, пока мы не пожелали друг другу доброй ночи и отправились спать. Когда я проснулся утром, оно еще владело мной, хотя уже слабее, и не исчезало полностью дня два. Память о пережитом опыте не помогла мне избежать использования других в моих целях, вульгарно и часто, но стало значительно труднее обманывать себя, оправдывая свои дела. И среди многих причин, которые вернули меня несколько лет спустя в христианскую веру, в которой я был взращен, была память об этом опыте и попытки понять его значение, видение это было самым существенным, хотя в момент, когда это случилось, я был уверен, что навсегда распрощался с христианством.
Если сравнить с другими видами видений, видение Агапе отличается несколькими странными особенностями. В случае Видения Прекрасной Дамы там присутствуют один визионер и много разных созданий, чье существование отлично от существования визионера. Следовательно, отношения меж ними односторонни – хотя они преображаются для него, он не воображает, что преобразился для них. В случае Видения Эроса два человека участвуют в опыте, но отношения между ними неравные, любящий ощущает себя недостойным любимой. Если так случается, что видение видят оба одновременно и взаимно, оба будут чувствовать себя недостойными другого. В случае Видения Бога участвуют два субъекта, душа и Бог, и отношение творения к Творцу отличается абсолютным неравенством, но оно взаимно, душа осознает любовь к Богу и получает любовь в ответ. Подобно Видению Прекрасной Дамы, Видение Агапе множественно, но это множество личностей, субъектов видения, и как в Видении Эроса включает только людей, и как в Видении Бога отношения там взаимные, но как в никаком другом отношения там - отношения равных.
И не в последнюю очередь озадачивает то, что в большинстве опытов переживания его, сходных по особенностям, включая множественность, равенство и взаимность вовлеченных людей, там присутствует явное вмешательство дьявола, овладевшего визионером, как когда тысячи истерически приветствуют Человекобога, или, жаждя крови, требуют распять Доброго Человека. И все же, без этого Церкви не существует.
Видение Бога
Вряд ли можно найти менее квалифицированного человека, чем я, чтобы обсуждать все связанное с непосредственной встречей души человеческой с Богом. Во-первых, потому что я веду обычную чувственную мирскую жизнь, так что я вряд ли удивлюсь тому, что никогда не видел Бога, которого никто из людей не видел никогда, видение, преображающее тех, у кого чистое сердце, как говорят нам Евангелия. Во-вторых, потому что я Англиканин. Из всех Христианских Церквей, не исключая Римскую Католическую, Англиканская Церковь накладывает самый сильный гнет на институционный аспект религии. Единообразие обряда всегда казалось для нее важнее единообразия доктрины, и личное рвение прихожан предоставлено их собственному благоразумию без особых инструкций или ободрения с ее стороны. Ее интеллектуальный нрав подытожен одним из ее епископов в замечании « Ортодоксия - это сдержанность», и холодный прием, который она предлагает всяким религиозным «энтузиастам» сформулировано в другом замечании - Ч. Д. Брода - « Хороший аппетит ради праведности, поддерживается соответствующим контролем хороших манер, что тоже хорошо, но ‘голод’ и ‘жажда’ после этого часто просто симптом духовного диабета».
Было бы неправдой сказать, что церковь полностью пренебрегает интеллектом, в области Библейского критицизма особенно, она сделала много замечательного, ибо свобода ее ученых задавать вопросы никогда не была ограничена, как это случалось иногда в Церкви Католической санкциями иерархов, и атмосфера духовной сдержанности, которой она окружила чад своих, обуздывала их от экстравагантных размышлений, в которых немецким протестантским ученым иногда потакали.
Также она не упустила возможности вдохновить многих мужчин и женщин на жизнь в молитвах внутренних. И это известно по писаниям Джорджа Герберта, Ланселота Эндрю, Чарльза Вильямса, давшим характеристику Англиканского благочестия, отличного и от католического и от евангелистского благочестия, но, тем не менее, все еще христианского. В лучшем случае, она показала хорошие духовные манеры, качество не менее ценное в религиозной жизни, чем в социальной, хотя, конечно, в обоих этих случаях это не главный критерий, благоговение без религиозности и юмор ( в котором религиозность напоминает благочестие иудейское). Как во всех видax набожности благочестие становится безвкусным, когда огонь любви потухает. Не будет оскорблением сказать, что Англиканство есть христианство джентльмена, но мы знаем, что за тонкий волосок разделяет джентльмена и благовоспитанного сноба.
В каждой сфере жизни, когда мы читаем или слушаем рассказы об опыте, полностью чуждом нам, мы склоняемся или к скуке или, если начинаем ревновать к нему, стараемся объяснить его, и, читая христианских мистиков, католиков или протестантов, я, как человек мирской, постоянно был настороже в виду упомянутой тенденции, Потом, как Англиканин, с Англиканскими предубеждениями, и я не могу притвориться, что не обладаю ими, я должен молиться за то, чтобы свидетельства, которые предоставили вышеупомянутые авторы, опровергли их.
Первое, что беспокоит меня, это количество мистиков, которые страдали плохим здоровьем и разнообразными психическими расстройствами. Я понимаю, конечно, что многие, возможно большинство, чьи достижения в этом мире в искусстве, в науке, в политике, завоевали им право называться великими, страдали от физических и психических аномалий, и отвергать их достижения, потому что эти люди «больные» - самый дешевый вид обывательской зависти. И все же не могу избавиться от чувства, что есть существенная разница между великим человеком и мистиком. В случае последнего, что наверняка важно, не то, что он или она «достигают трудом» во внешнем мире – Видение Бога не может быть «трудом», как стихотворение – но то, чем визионеры являются сами. Видение даруются только тем, кто далеко продвинулся в практике Имитации Христа. В Евангелиях нет указаний на то, что в своей человеческой ипостаси Христос был совершенно здоров физически и психически, никаких свидетельств о каком либо душевном кризисе, как в случае Магомета, зафиксированnом в документах. И что более важно, поскольку Богочеловек случай уникальный, двенадцать Апостолов, которых он избрал, вроде бы тоже были вполне все здоровы. Мистики и сами, кажется, не верили, что их физические и психические страдания являлись признаком благодати, но к несчастью именно физические страдания больше всего привлекают показную набожность толпы. Женщина может провести двадцать лет, ухаживая за прокаженными, и никто этого не заметит, но если она предъявит стигматы или будет долго жить, потребляя ничего более чем гостию и воду, немедленно толпа будет шумно требовать причислить ее к лику блаженных.
И я несколько обеспокоен, тем, что иногда возникает поразительное сходство в описаниях пережитого опыта мистиками и теми, кто страдает маниакально—депрессивным психозом. Разница между мистиком и шизофреником очевидна при этом. Взвинченный эгоизм психопата всегда опыт, где, в приподнятой фазе он полагает себя, в отличие от других, Богом , а в депрессивной фазе он думает, что в отличие от других, совершил Грех в глазах Духа Святого. Истинные мистики, с другой стороны, всегда интерпретируют состояние экстаза, как безвозмездный и незаслуженный дар от Господа, а их темные ночи души не свидетельство их экстраординарного порока, но время испытаний и очищения. Арабский мистик Кушайри так описывает эти две фазы:
Бывают случаи сокращения, причину которых понять трудно …единственное снадобье в таких условиях, это полное подчинение воле Господа, пока настроение не пройдет…. С другой стороны, расширение приходит неожиданно и также неожиданно поражает визионера, так что искать причину нет времени. Это заставляет его трепетать от счастья, но и пугает его. Справиться с этим можно только оставаясь спокойным и соблюдая приличия.
Схожесть, тем не менее, остается. Это указывает мне на две возможности. Невозможно же, что те, кто страдает маниакально депрессивным психозом - люди со склонностью к via negative*, о чем они или не подозревают или чтоотвергают? В позднем Средневековье, без сомнения, многие монахи и монахини в монастырях оказались там совершенно зря, и их следовало гнать в мир, дабы вели они там честную жизнь, но в наши дни есть много людей, честно старающихся заработать себе на жизнь, но попавших в сумасшедшие дома, потерпев поражение, и чье истинное место должен быть именно монастырь. Второе, что меня беспокоит, хотя никто в этой жизни не может рассчитывать на Видение Бога без молитв и постоянного смирения, мыслимого только на самом высоком уровне духовной жизни, возможно ли, что некоторые психо-физические типы личностей все же более склонны к видению, чем другие, достигшие того же уровня духовности? Так это или иначе, и духовенство и сами мистики всегда настаивали, что мистический опыт не обязателен для спасения или сам по себе признак святости.
Святой Иоанн Креста, например, говорит:
Все видения, откровения, чувства небесные, и все более величественное, чем это, не стоит ничтожного акта смирения, плода того милосердия, которое и себя не ценит и себя не ищет, но мыслит здраво не о себе, а о других.
….многие души, кому видения никогда даны не были несравненно более развиты и совершенны, чем те, кому они многажды являлись.
Определенно, когда читаешь описания юности тех, кто избрал via negative, независимо от того был их выбор вознагражден видениями или нет, то думаешь, часто ли мы встречаем таких людей, мужчин или женщин кто, вроде бы или талантом или темпераментом рождены возвышаться, обладать властью в мирской или духовной сфере, личности, для которого третье искушение Христа, может быть, в отличие от нас - большинства - настоящим искушением. ( Если бы Сатана пообещал мне все царства на земле на том условии, что я поклонюсь ему и буду служить, я бы рассмеялся, потому что знаю, что учитывая мои ограниченные возможности, он бы не смог сдержать обещание).
Их отказ от того, что человек полагает есть его судьба, мог быть вызван опасением, что в их случае дар могущества и право на возвышение, если будут воплощены, принесут разрушение другим или им самим. Как выразился Гете, определенно не симпатизировавший дару via negative, по поводу Св. Филипа Нери:
Только люди, превосходящие других и по существу гордецы, способны на выбор принципов чтобы вкусить враждебность мира, который всегда препятствует доброму и великому, и опустошают горькую чашу опыта, предложенную им.
В ряде сочинений упомянутых выше протестантов, и читая внимательно или по диагонали, я нашел мало того, что читатель католик сочтёт чуждым его опыту или противном его вере и морали. ( скорее такое, что трудно проглотить, найдешь у Сведенборга, и я как протестант не проглотил). Многие из них озабочены видениями природы, где уровень теологической доктрины бесполезен, хотя полезен для любой интерпретации их собственной значимости. Те же, кто действительно заинтересован в отношениях человека и Бога много внимания уделяют, как и следовало ожидать, обращению Св. Павла, но это можно найти и в сочинениях католиков, ибо это опыт, на котором большинство протестантских церквей основывают свои притязания. Есть два типа перехода в другую веру, обращение из одной веры – это может быть атеизм – в другую, и переход из бездумной традиционной веры в персональное убеждение. Здесь мы обсуждаем только второй тип. Было бы нонсенсом сказать и то, что опыт этот не случается среди католиков и то, что Католическая Церковь институционно и теологически не молится, чтобы такое случилось, и не приветствует, когда такое случается, церковь эта определенно не желает и никогда не желала, чтобы дети ее проводили жизнь посещая мессы и исповедуясь как предписано, где исповедь становится рутинным обрядом без всякой пользы для них. Но церковь эта, вероятно, чрезмерно осведомлена, тогда как Протестантские церкви явно недооценивают первостепенную опасность искушения духа воображением личности, как человека особенного и к кому общепринятые правила не приложимы, что и есть искушение интеллекта, предположившего, что раз опыт его уникален для него самого, то он приложим ко всему человечеству, что мыслители прошлого, вероятно, не могут пролить свет на суждение об истинности его опыта и визионер сам обязан выйти с новой философией.
Но, по крайней мере, в пост-тридентской** фазе, сейчас счастливо преодоленной, католическая церковь, вроде бы, более или менее, нашла достойное место для своих протестантов, тех, кто заявлял о своем, полученном из первых рук опыте, и место это духовенство или монастырь, где за ними можно приглядывать, и где эти профаны могут претендовать только на послушание правилам церкви. Протестантские церкви, с другой стороны, вероятно, требовали от среднего мирянина больше, чем возможно, и насколько это в силах человеческих. Кьеркегор, сам протестант, определил разницу более чем ясно:
Католицизм выходит с универсальной посылкой, что мы, люди, в известной степени мошенники…Принципы протестанта связаны с одной и определённой посылкой – человек пребывает в смертельных страданиях, в страхе и трепете и более того – и таких не так много в нашем поколении.
Помимо разницы в выразительности, главное отличие, я думаю, лежит в словаре. Язык католических мистиков показывает знакомство со всей традицией литературы мистиков, что и отличает их от мистиков протестантских, чей язык ведет начало непосредственно и почти полностью из Библии. Первые, живя в монашеских орденах, и, обычно, под руководством духовника, обладали доступом к крайне развитому технически языку теологии. Когда вторым, исключая кальвинистов, языка явно не хватало. В результате можно сказать, что католик пишет, как профессионал, а протестант, как новичок.
Добродетель дилетанта – это свежесть и честность, а его порок - в косноязычии, профессионал может не понимать, что традиционный язык, который он унаследовал, искажает то, что хочет сказать. Мы иногда наталкиваемся на места, написанные католическими мистиками, которые если вырвать из контекста всего ими написанного и из всей их жизни, кажутся не христианскими, но монистскими или манихейскими, т.е. ересями, и я думаю, что причина того, скорее всего, влияние католического словаря на некоторых авторов, а именно Плотина и Псевдо- Дионисия, которые были не христиане, а нео-платоники.
---------------------------------------------
* В христианской традиции via negativa отсылает к тому как говорят о Боге и его атрибутах,
** Тридентская ( литургия) получила свое имя по Совету в Тренте ( 1545-63) созванному для ревизии Римско-католического чина. По этому поводу см. также «Поэзия Гонгоры и испанская литература XVII века». И. Устиновой.
Даже среди самых невежественных людей сегодня все еще могут оставаться несколько протестантов, которые думают, что Рим это Вавилонская Блудница, или католиков, полагающих, как офицер, встреченный Гёте в Италии, что протестантам разрешено жениться на сестрах. И среди более вдумчивых, может быть, есть несколько, к какой бы церкви они ни принадлежали, те, кто не воспринимает, как духовную трагедию, в которой виноваты все заинтересованные стороны, ряд событий, происшедших в семнадцатом и шестнадцатом веках, в результате чего Западная Церковь разделилась на Католическую и Протестантскую с заглавными буквами, ненавидящих и презирающих друг друга. Вглядываясь в историю, трудно найти какие - то рациональные причины, почему обычай читать Библию и молиться всей семьей, и в чем протестанты, действительно, черпали так много силы и отдохновения, не добавили ничего к ритуальным привычкам, из которых католики, ясное дело, извлекли так много, не считая того, что оба соперника считали их несовместимыми. И, кажется, нет рациональных причин , почему обращение к Св. Павлу и Св. Августину не спасли теологию от ее бесплодных дебатов между реализмом и номинализмом, не ведя к кальвинизму и, как защитная реакция, удочерение Римом, что понятно, но, думается, ошибочно, и вместе с томизмом, как официальной католической философии. История, конечно, ни рациональна, ни повторима. (Для меня самый загадочный аспект всего этого дела не столько теологический или политический, сколько культурный. Почему народы и нации, ставшие протестантскими, были именно теми нациями, которые еще до рождения Христа, оказались в самой меньшей степени подвержены культуре языческого Рима?)
То, что протестанты и католики не видят друг в друге монстров - повод возблагодарить Бога, но и причина, чтобы стыдиться самих себя, христиан, не внесших ничего для смягчения этих отношений. Если мы выучили насколько безнравственно и опасно накладывать мирские наказания на ереси, сдерживать народы от ересей террором, то выучили мы это у рационалистов скептиков, чувствовавших, как Граф Галифакс, и сказавшего: «Большинство религиозных распрей похоже на ситуацию, когда двое ссорятся из-за дамы, до которой обоим нет дела». Даже когда жар спал, религиозное меньшинство католиков и протестантов все еще крайне нуждается в эффективных гражданских препонах, чтобы быть уверенным, и насколько возможно, что религиозные границы совпадут с границами государственными и не позволят ординарным протестантам и католикам встретить друг друга. Дефо говорит, что в Англии его времени « были тысячи парней, готовых сражаться до смерти против папства даже не зная, что значит это слово - человек или лошадь», и ситуация в католически странах была не лучше. Опять же, кампанию за то, чтобы гражданские власти гарантировали равные права всем гражданам, независимо от их вероисповедания определенно возглавляли не христиане. Даже тогда, когда равенство было гарантировано законом, оставались классовые барьеры, начавшие исчезать только в мое время. В английском среднем классе, и спасибо существованию добрых старых католических семей, чей социальный статус был безупречен, могут считать, что быть католиком эксцентрично или аморально, но это не так оскорбительно, когда ты диссидент*. В моей юности «обратиться к Риму», перейти в католичество считалось столь же позорным, как родить ребенка вне брака, событие печальное, но что иногда случается и в лучших семьях. Однако англиканину стать баптистом событие немыслимое – баптисты были людьми, которых пускали только через черный ход. И опять же, роль христиан в борьбе с социальной несправедливостью и снобизмом не была очевидной. И, последнее, желаем мы того или нет, мы сбивались в стаи из элементарного страха. Сегодня на глобусе много мест, где быть христианином любой конфессии серьезный недостаток, и иногда опасный, и таких мест становится все больше.
Когда материальные и мирские обстоятельства благоприятствуют все больше взаимному непониманию, любое пренебрежение отзывчивостью с нашей стороны становится непростительным. Я пишу это, когда до Троицына Дня, Праздника Вселенского всего несколько дней, и Папа объявил его Годом Католиков.
Как первый шаг, нам следовало бы благодарить друг друга и современную секулярную культуру, которую обе церкви наперегонки яростно поносят. Хорошо бы протестантскому пастору и католическому священнику понять, что за углом стоит иная церковь, а напротив обеих - кинотеатр, понять, что они не могут удержать паству просто потому, что той больше некуда пойти, или потому что если ни в одну не пойдешь, то это исторгнет тебя из общества. Я часто наблюдал, насколько более жизненны и богоугодны и католические, и протестантские службы там, где население смешано, чем в странах, где доминирует одно вероисповедание. Потом, обменявшись комментариями, нам следовало бы обратиться ко второй части Деяний. Чудо, содеянное Святым Духом, обычно называют даром речи, причем различной, но разве это одновременно не дар слуха? Это же чудо, что люди из различных частей Ливии и до Кирен, да и чужаки из Рима могли слушать галилеян, и что галилеяне могли с ними говорить?
Проклятие Вавилонский Башни не различные языки – различие естественно в жизни – это гордыня, заставляющая каждого из нас думать, что те, кто производят словесный шум отличный от нашего, неспособны на внятную речь и потому общение с ними совершенно невозможно, гордыня, которая, и поскольку речь двух человек одинакова – ведь речь не алгебра – должна вести их к заключению, что сама по себе речь предназначена только им самим. Именно об этом проклятии сэр Уильям Ослер сказал :« Половина из нас слепы, немногие из нас способны осязать, но мы все глухи». Посему, нам надо сначала научиться слушать и потом объяснить себе, как понимать эти два дара, самых необходимых и за что мы должны молиться самым ревностным образом сегодня.
---------------------------------
*
(Dissenters) диссентеры или диссиденты (распространённое в 16-17 вв. в Англии название лиц, не согласных с вероучением и культом официальной Англиканской церкви