Когда наш дорогой Друг, мастер бухарской миниатюры Давлат Тошев, узнал о том, что мы собираемся встретиться с Хаджи Абдулгафуром, он сказал: «Вы будете у лучшего каллиграфа Бухары».
...Наш узбекский гид, узнав, к кому мы направляемся, сказал: «Устаз Хаджи Абдулгафур - один из самых уважаемых людей в городе, ученый, ведущий преподаватель медресе Мир-и-Араб и хранитель мемориала Бахауддина Накшбанда». Уважительное обращение устаз («старец, наставник») в Узбекистане используют для обращения к религиозным учителям, а титул «Хаджи» ставят перед именами людей, совершивших паломничество – хадж – в Мекку.
...Человек, который устроил эту встречу по нашей просьбе, назвал Хаджи Абдулгафура суфием Накшбанди и народным целителем.
...Один из наших товарищей, пока мы ехали на встречу с Хаджи Абдулгафуром, вспомнил, что слышал о нем как о писателе и когда-то читал его книгу о практиках Накшбанди.
Трудно было поверить, что все из вышеперечисленного может относиться к одному человеку, но все оказалось именно так – наш гостеприимный хозяин Хаджи Абдулгафур Раззак Бухари был всем этим, и еще много чем, что трудно передать словами... но все же попытаюсь.
Хаджи Абдулгафуру довелось родиться в семье с очень сильными духовными традициями. К его деду, прославленному мастеру-меднику по имени Усто Остон, за советом и наставлениями приходила вся Бухара. Бабушка, получившая классическое образование, наизусть знала стихи Хафиза, Навои, Бедиля, Фузули. В их доме каждую неделю собирались мудрейшие люди Бухары. По словам Абдулгафура, их беседы о вере, священных книгах, каллиграфии, истории, чтения произведений суфийских поэтов, научные диспуты словно впечатались в его память с детства. Он заваривал для старцев чай, выполнял другие мелкие поручения. Естественно, все эти встречи проходили тайно. По одежде собравшихся никто бы не назвал их суфиями. В остальном жизнь Абдулгафура внешне проходила как и у всех его современников: средняя школа, работа в камнерезной мастерской резчиком по мрамору, служба в армии. Поступление в медресе Мир-и-Араб определило судьбу Хаджи Абдулгафура – в последущие три с лишним десятка лет она будет связана с духовным исканием и, затем, наставничеством.
*****
...Итак, мы сидим за чаем в просторной приемной в гостях у Хаджи Абдулгафура, рассматривая прекрасные каллиграфические работы на стенах и старинные предметы на полках стенного шкафа: изящные медные кофейники; сосуды непонятного назначения (в которых, наверное, печатью Соломона запечатывали взбунтовавшихся джиннов); масляные лампады, похожие на лампу Алладина; китайские фарфоровые вазы; расписные узбекские чаши-пиалы и другие диковины.
Наш хозяин выглядит намного моложе своих лет. Он хорошо говорит по-русски (как мы потом узнали, это один из четырех или пяти языков, которыми владеет Хаджи Абдулгафур), держится очень просто, и, видя, что мы немного растеряны и не знаем, с чего начать, улыбается и предлагает сразу задавать вопросы, которые у нас есть.
У меня, как и у моих товарищей, много вопросов, но как-то вот так, с ходу, мы не можем к ним подойти, о чем я, извиняясь, и сообщаю Хаджи. Он не возражает, если мы начнем разговор с общих тем, поскольку о чем бы мы не говорили, важна не столько суть сказанного, сколько сам факт беседы. Что бы ни было сказано словами, между сердцами все равно происходит свой собственный диалог. То, что передается помимо слов, и есть суть суфийской беседы – сухбата, и именно оно является наиболее важным.
Мы начинаем говорить - о разных предметах на полках, о качествах и тонких свойствах разных материалов, которые в них используются, о каллиграфии и ее разных стилях и т.д. Постепенно мы раскрепощаемся и подходим к сути вопросов, которые нас сюда привели.
Наша беседа касалась не только меня, но и моих товарищей, а также во многом вопросов практик, представляющих лишь индивидуальный интерес, но я попытаюсь изложить те части беседы, которые, на мой взгляд, могут быть полезны всем.
В качестве общего посыла, полученного от Хаджи Абдулгафура, я запомнила идею о том, что чрезмерная привязанность к техникам может быть отклонением от прямого пути. Развивается какой-то центр, латифа или способность – ну и пусть развивается (в этом месте он махнул рукой, как бы отпуская нечто) - не нужно питать этим свое эго. Важно помнить, что все техники - инструмент, и смотреть выше их - на Источник.
Один из моих вопросов был о чувстве блаженства и физического удовольствия, непохожего ни на одного известное мне ощущение, которые почти всегда сопровождают мои медитации в последние годы. Для меня было важно знать, не является ли это препятствием или своего рода «медовой завесой». Хаджи Абдулгафур ответил, что и сладость, и горечь приходят от Единого, и если удерживать это в памяти во время зикра, соединяя ощущение блаженства с благодарностью Подателю этого блаженства, оно не принесет вреда.
Другой вопрос, заданный мной, касался особого переживания радости и прямого общения с сущностью Бахауддина Накшбанда, произошедшего в мавзолее святого в Каср-и-Арифан, о котором я писала в одной из предыдущих заметок. Мне было интересно, что скажет Хаджи Абдулгафур как хранитель мемориала Бахауддина Аль-Шаха об этом опыте: посчитает его лишь игрой воображения или чем-то, что следует воспринимать серьезно? Он совершенно серьезно ответил, что святые места как раз и существуют для того, чтобы такой контакт можно было установить, и в моем переживании нет ничего необычного.
Я также поделилась тем, что после посещения мавзолея у меня возникло очень сильное стремление поддерживать связь с Аль-Шахом, и я спросила, может ли такое притяжение к отдельному, даже величайшему, святому стоять на пути к конечной Истине? Не буду ли я пытаться «придать Богу сотоварища»? Хаджи Абдулгафур ответил, что он не видит в этом проблемы, потому что каждый из дервишей, избравший путь того или иного суфийского тариката, идет к Истине именно по стезе, проложенной основателем этого тариката. Для дервишей Накшбанди «дверью» служит сущность Аль-Шаха, его основателя. Робита - установление особой, близкой, связи с сущностью основателя ордена является даже необходимым.
Я спросила, каким образом я могу поддерживать эту связь с Бахауддином? Хаджи посоветовал представлять его сидящим прямо напротив меня (жестом указав точку на расстоянии вытянутой руки), перед тем, как приступить к упражнению или медитации, то есть давать место его Присутствию во время радений.
(Я могу сказать, что действительно стала сосредоточиваться на сущности Аль-Шаха по совету Хаджи Абдулгафура, и это имело воздействие даже более сильное, чем я могла ожидать).
*****
При каждом воспоминании о Хаджи Абдулгафуре меня поглощает чувство благодарности и сущностной признательности за полученный нами дар, который до сих пор кажется мне неожиданно и незаслуженно щедрым. То, что я надеюсь передать – попытка хотя бы частично отдать наш долг Любви, поделившись этим переживанием и умножив его в отражениях других сердец.
Я использую слова «в отражении других сердец» не случайно, не просто как красивый оборот. Нечто, полученное нами в дар, было передано именно так – из сердца в сердце (калб), в буквальном, не переносном, смысле. Хаджи Абдулгафур, отвечая на наши вопросы, разъяснял некоторые особенности упражнений по развитию тонких центов – латаиф, а затем подозвал каждого из нас троих в отдельности и, попросив положить руку на то место на груди, которое Накшбанди ассоциируют с латифой калб (сердце), на задержке дыхания несколько раз сердцем произносил формулу зикра.
Я не могу (и не буду пытаться) объяснить, что именно происходило при такого рода передаче - может быть, она задействовала поля вокруг сердца, может быть, еще что-то. Могу сказать только, что некое электричество там точно присутствовало, потому что, хотя я была совершенно спокойна и даже расслаблена, у меня при последнем (кажется, седьмом) произнесении зикра резко потемнело в глазах и произошел сбой сердечного ритма. (Нет, в комнате не было жарко, и да, я была в добром здравии). Одновременно появились яркие и радиально расходящиеся вспышки света – фотизмы, которые я вижу нередко, но такой интенсивности - почти никогда. Немного закружилась голова, но страшно не было (только хотелось быстрее присесть, чтобы не создавать суеты, если поплохеет). Я поделилась своими ощущениями, но Абдулгафур-джан, с улыбкой наблюдая за мной, только молча кивал.
Наверное, мой низший ум был более всего поражен тем фактом, что без какого-либо физического вмешательства, просто включив меня в поле своего сердца, Хаджи Абдулгафур был способен изменить мою ЭКГ. Разумеется, небольшой сбой ритма был самым незначительным из того, что на самом деле произошло. То, что было передано, усваивалось по мере роста моей способности усвоения в течение последующих месяцев, и продолжается до сих пор. Это проявляется, в частности, в снижении активности некоторых сторон моего низшего «я». Я всегда считала, что требуются долгие годы очистительного страдания, чтобы заставить умолкнуть «змею и павлина».
Оказывается, тебе могут просто дать это – те, чье сердце свободно от таких голосов.
Просто дать - от сердца к сердцу.
Снимок Нины Ассалам (Обсуждение в ЖЖ)
Категории: Основные разделы, Суфизм