Путь нашего маленького каравана, в день рождения Хидра отправившегося странствовать по городам и весям древней Иллирии (ныне государства Босния и Герцеговина), лежал через Сараево, Мостар, Благай, Травник, селения Качуни и Оглавак. Места, которые мы повидали, старинные и отреставрированные теккии, в которых побывали, и, главное, люди, которых встретили, оказали на мою сущность влияние, которое я, без преувеличения, могу назвать трансформирующим.
Суфийские тарикаты, самыми влиятельными из которых были Накшбанди, Халвети, Кадири и Бекташи, появились в Боснии в 15-м веке на волне турецкого влияния, распространившегося по Балканскому полуострову во времена Османской империи. При коммунистическом правительстве Югославии деятельность суфийских орденов, как и следует предположить, была запрещена, а теккии закрыты. Тем не менее, негласно, суфийские группы продолжали существовать. Движение за восстановление их деятельности, начатое в 50-е годы, завершилось успехом в 80-е, когда запрет был, наконец, снят, и дервиши вышли из подполья.
Теккия 15-го века в селении Благай у истока реки Буна.
Принадлежала разным суфийским орденам. Одно из самых
мощных природных мест силы, в которых когда-либо была построена суфийская теккия.
****
Согласно легенде, один из шейхов этой теккии Накшбанди был когда-то странствующим дервишем из Средней Азии. Его учитель надел железную цепь ему на лодыжку и наказал странствовать до тех пор, пока цепь не порвется. В том месте, где оборвется цепь, дервиш должен был остаться навсегда и учить. Когда дервиш достиг этого места, цепь оборвалась, и он остался, впоследствии став шейхом теккии. Его тюрбе (гробница) тоже находится там.
*****
Практики Накшбанди и других орденов, просочившихся в Боснию, были адаптированы пришедшими из Турции и Средней Азии суфийскими шейхами к нуждам и специфике местных жителей. Во всяком случае, таково было объяснение, которое мы получили. "Молчаливый" зикр Накшбанди, например, на Балканах был заменен литаниями, перемежающимися энергичными дыхательными упражнениями.
Помещение теккии в Качуни
Боснийские дервиши, сохранившие старинные места суфийских собраний и традиционную одежду дервишей - белые тюбетейки у Кадири, малиновые фески и зеленые жилеты с оплечьями у Накшбанди - безоговорочно вверяют свою судьбу шейху, потому что если ученик не научится полностью доверяться учителю, то как может он полностью довериться Богу? Во всех встретившихся мне дервишах в Боснии я отметила присутствие большой внутренней силы и глубокой сердечности при отсутствии склонности к привязанностям или пустого любопытства.
Вход в теккию ордена Кадири, Сараево
Адаб (кодекс поведения) в боснийских тарикатах основан на восточных патриархальных традициях, так что младшие ученики не имеют права даже стоять спиной к старшим ученикам и шейху. Надо сказать, что эти и другие правила, выглядящие для современного западного человека как средневековое мракобесие, вполне органично вписываются в контекст полуевропейской-полуазиатской культуры этой части Балкан.
Так, согласно мусумальманской традиции, женщины, участвующие в зикре, сидят отдельно от мужчин - на специальном балконе, отделенном деревянной решеткой, либо в соседней комнате. Только в одной теккии из тех, в которых мы побывали, женщины и мужчины сидели в одном помещении. Это была халка тариката Накшбанди в селении Качуни, в помещении при теккии которых мы провели несколько дней, и о шейхе которой мне хотелось бы сказать несколько слов.
«ТЕРК-И-ДУНЬЯ, ТЕРК-И-УКБА, ТЕРК-И-ТЕРК»
Боснийские дервиши используют веру и отказ от самости ("фана") как основной метод на Пути. В разговоре с нами шейх Накшбанди объяснил нам значение вышеприведенной фразы на турецком: «Терк-и-дунья» означает отказ этого мира, «терк-и-укба» - отказ от мира следующего, «терк-и-терк» - отказ от отказа». Мысли и сердце дервиша не должны быть привязаны ни к тенетам этого мира, ни к надежде на царствие небесное. В конце концов, дервиш отказывается даже от самой основы самости – индивидуального выбора отказываться или принимать. Его воля растворена в воле Бога.
На наш вопрос, делают ли они упражнения, помимо зикра, например, латаиф, был получен ответ, что они знают о них, но не считают важными концентрироваться на развитии центров или других особых способностей. Когда кто-то из учеников видит что-то необычное - цвета или другие свидетельства проснувшегося тонкого восприятия, шейх ему обычно говорит: "Хорошо, двигайся дальше, не застревай на чувстве возбуждения, вызванного новыми способностями".
При этом в самом конце нашего разговора шейх, периодически во время беседы бросавший на нас быстрые и пытливые взгляды, сделал одно замечание, которое было ответом на один важный для меня незаданный вопрос – ответом, который я давно искала. Он сказал: «Люди не осознают, что их душа нуждается в пище и одежде так же, как их тело. Когда душа не получает должного питания, она страдает. Одним из знаков того, что душа получает нужное ей питание, являются сны, в которых человек летает».
****
ИСЛАМ ДЕРВИША АБДУЛЛЫ
Следы последней гражданской войны все еще видны в Боснии повсюду – изрешеченные пулями стены домов, памятники погибшим, мемориальные доски и красная краска – как кровь - на мостовых в местах, где разорвавшийся снаряд унес людские жизни. Но самые страшные следы войны, как всегда, в сердцах людей.
Один из дервишей Сараево, с которым мы встретились во время зикра в теккии ордена Кадири, рассказал свою историю: во время войны погибла вся его семья, он пошел защищать свой город, был ранен. Дервишем стал уже после войны, и вот уже много лет молится о том, чтобы быть способным принять, простить и отпустить прошлое. Разум его жаждет освободиться от этого гнета, но сердце все еще полно боли и гнева.
Изначальное значение слова «ислам» - «покорность», безусловное принятие воли Бога и своей судьбы, какой бы она ни была. Я поняла, что ничего не знала о подлинном принятии и покорности, пока в селении Оглавак мы не встретили дервиша по имени Абдулла.
Он показывал нам трехсотлетнюю теккию Накшбанди, полностью разрушенную хорватами и восстановленную из пепла после войны точно в таком же виде, в каком она была раньше, так что даже деревянное обрамление ниши-михраба было заново вырезано по старинному образцу.
Абдулла сказал: "Они сослужили нам добрую службу, заставив нас заново отстроить старую теккию". Ни во взгляде его, ни в голосе не было зла или мстительности.
Все существо Абдуллы проникнуто спокойным приятием. Его манера была замечательна отсутствием мелких нервных движений, невольно и беспрестанно производимых нами – обычными людьми с неуспокоенными мыслями и нерешенными внутренними противоречиями. Когда он не двигался, то буквально застывал в неподвижности, твердый, неколебимый, как скала: человек, находящийся в согласии с миром и с собой, пример покорности, ислама. Нам, западным людям, помешанным на личном контроле своей жизни, очень трудно принять идею покорности, потому что для нас покорность ассоциируется с рабством. Встреча с Абдуллой научила меня, что ислам в его коренном, истинном значении – не покорность овцы перед закланием, она - покорность любящего у ног Возлюбленного.
****
«ЧЕЛОВЕК СЕРДЦА»: СКАЗКА ДЕРВИША ЭССАДА
Пожилой дервиш Эссад, с голубыми глазами, приятными чертами славянского лица и почти седой головой под малиновой турецкой феской, был нашим радушным хозяином в старинной теккии ордена Накшбанди боснийского города Травник.
Он начал с того, что разлил в крохотные, по местному фасону, чашечки великолепный боснийский кофе, приготовленный им загодя в маленькой кухне при теккии, и с поклоном подал каждому из нас, степенно наливая из медного кофейника. Кто-то спросил, можно ли курить, на что получил ответ: "А как же! Как у нас говорят, кофе без сигареты, как мечеть без минарета". Эссад назвал сочетание ощущений от табака и кофе словом "кайф" - по-боснийскому произнесенным "чайф". Сам, впрочем, не курил, как и другие дервиши, которых мы встречали.
Он рассказывал много интересных и полезных вещей, но мне запомнилась и запала в душу одна история, которую я хочу привести здесь, как дар всем нам от наших балканских братьев-дервишей, и которой хочу завершить мои небольшие заметки о нашем караване:
...Когда-то давным давно в одной из восточных земель жил знаменитый ученый. Авторитет его и знания достигли такого величия, что ему был присвоен титул Шейха-уль-Ислам – это означало, что толкования Корана, изданные этим ученым, должны были признаваться всеми рядовыми имамами той страны.
Прошли годы, шейх состарился, и все у него было: и слава, и достижения, и богатство, но почему-то не было ощущения того, что он достиг своего предназначения. Это чувство не давало шейху покоя по ночам, и он решил стал дервишем и попытаться найти смысл жизни в далеких странствиях. Шейх раздал все свое имущество бедным, потому как ничего из земных вещей не должно обременять нищего дервиша, и отправился в путь - в одну, пользующуюся широкой известностью, суфийскую ханаку в Египте.
Он повидал много городов и стран. Однажды, зайдя в мечеть одного из поселений, мимо которого лежал его путь, шейх, ставший теперь простым дервишем, услышал проповедь местного имама. Слова имама, обращенные к деревенским жителям, были до смешного детскими и примитивными. Да и сам имам, как показалось шейху, вел себя, как малое дитя, а его толкования Корана в глазах ученого были ни чем иным, как ересью. Когда возмущение в груди шейха достигло точки кипения, имам неожиданно резко обернулся к нему и закричал: «Вот еще не хватало, чтоб ты указывал мне, как учить моих людей! Убирайся отсюда немедленно, чтобы и духу твоего здесь не было!..»
Вне себя от гнева, шейх поднялся и не останавливаясь, покинул эту страну.
В трудностях и скитаниях он провел много лет, и, наконец, достиг знаменитой ханаки египетского Учителя суфиев, долгожданную цель своих странствий. Учитель позволил ему остаться в ханаке на некоторое время. Шейху-дервишу все там очень нравилось – и упражнения, и высокодуховные беседы, и образованность самого Учителя и других учеников. Он захотел остаться там навсегда, и попросил Учителя суфиев принять его в ученики. Однако лицо Учителя сделалось печальным, когда он сказал:
«К сожалению, я не могу учить тебя. Ты слишком стар и сверх меры закоснел в рассудочности, поэтому учить тебя так же трудно, как выбивать узор (накш) на твердом камне. Я – чеканщик, могу работать только с податливым, гибким материалом, а тебе нужен каменщик».
Шейх-дервиш спросил, есть ли у него надежда найти такого учителя.
«Есть только один человек, способный помочь тебе, но он живет далеко отсюда», - и Учитель назвал имя этого человека. Им оказался тот самый имам, который выгнал шейха из мечети!
Сбитый с толку и в расстроенных чувствах, шейх-дервиш покинул Египет. После трудной внутренней борьбы он решил искать имама. Когда, через долгие месяцы, шейх, наконец, достиг того места, где встретил его когда-то, то оказалось, что имам уже умер.
В этот момент бездыханному шейху явился покойный имам. Святой растворил что-то, как створки, в его груди, и шейх почувствовал, что сердце его ожило, и что до этого оно никогда не было по-настоящему живым.
Он поднялся с могилы и отправился домой, потому что ничего больше не нужно было искать.
Снимки Нины Ассалам (Обсуждение в ЖЖ)
Категории: Библиотека, Основные разделы, Религии мира, Суфизм, Тексты