Дефекты зрения

Геннадий Добрушин

ljubush_42Женьке приснился бог. Точнее, даже — Бог, в сиянии силы и славы. Женька не мог на него смотреть, и, опустив глаза, впитывал всей кожей не обжигающий, ласкающий свет.

Бог сказал — Проси, что хочешь! и Женька лихорадочно перебирал самые фантастические желания. Наконец, выбрав, со сладким чувством падения в солнечном сплетении, он сказал:

— Хочу такой же дар, какой получил от тебя Соломон! Мудрости дай мне, господи! Чтобы и языки зверей и птиц понимать, и видеть все скрытое...

— Хорошо, ты получишь то, что хочешь. Но будь готов и к соответствующей плате.

— А как это... что это... я не знал…

— Все имеет свою цену. Да ты не дрейфь, оно того стоит.

В голосе Бога явственно прозвучали юмористические нотки.

Женька недоуменно вскинул голову, чтобы разглядеть улыбку бога, но сияние уже рассыпалось лучами, расходилось, утончалось. Глаза наполнились слезами, и Женька понял, что ничего уже не видит. Он дернулся стереть с глаза слезу, и проснулся.

***

Вскоре Евгений забыл этот сон, как забывал все прочие сны. Но вспомнил, когда начал терять зрение.

Поначалу стало трудно водить машину. Боковые зеркала исчезали, когда он смотрел вперед. Чтобы увидеть то, что делается по сторонам, приходилось крутить головой, а на скорости это было опасно. Пришлось ездить медленней, а вскорости совсем отказаться от машины.

Офтальмолог в поликлинике засыпала его странными вопросами, а лекарства выписала почему-то от нервов. Женька знал их названия, покупал такие же бабушке. На просьбу объяснить внятно, что происходит, девушка долго мялась, но потом выложила все. Дело было не в глазах. Врач подозревала у Женьки заболевание нервной системы, невроз, истерию или неврастению. И лечить собиралась именно от этого.

Евгений спорить не стал, рассудив справедливо, что любая его горячность сейчас только подтвердит дикий диагноз. Поблагодарил вежливо, попрощался, пообещал пить все предписанное и явиться на повторный прием через неделю.

В аптеке выстоял очередь и ушел с охапкой коробочек, не догадавшись попросить пакет. Остановился у киоска и купил жвачки вместе с цветастым пакетом. Загрузив в него лекарства, обратил внимание на упаковку жевательной резинки — господи, чего же они туда насовали! Перечитал еще раз дико звучащие названия многочисленных ингредиентов, и только тут обратил внимание — он читал надписи на упаковке жвачек, болтающихся в пакете почти у земли, и сквозь непрозрачный пакет. С внезапным интересом Женька огляделся по сторонам.

Да, зрение изменилось. Он смотрел на мир как через большую трубу, и оказалось, что эта труба — увеличительная. Вон продавщица в витрине магазина напротив, на другой стороне улицы. Вот ее голубые глаза, неумело накрашенные, с неровными стрелками синим карандашом и комочками туши на ресницах. Вот ее пальцы в кармане джинсов, не выпускающие телефон:

— А вдруг он позвонит, а я не услышу, а так хоть вибрация…

А в памяти телефона одни смски, одна — от него, позавчера: «Созвонимся!», и от нее, общим счетом двадцать четыре…

Женька затряс головой, пытаясь вытрясти оттуда эту девятнадцатилетнюю Лену с ее проблемами и тревогами. И вспомнил свой сон, и разговор с Богом.

Так вот как оно бывает…

Он медленно шел домой, стараясь не поднимать глаз на прохожих. Каждый прямой взгляд нагружал его новым ворохом чьих-то чувств и проблем, страхов, тайн и желаний. Хорошо, что он взял больничный. Оказаться сейчас на рабочем месте, на входе в торговый центр — наверняка сошел бы с ума.

Дома было темно и тихо. Лето. Все жалюзи и шторы закрыты от солнца. Мама ушла куда-то по своим делам, а полосатый ворюга дрых на прохладном полу в кухне. Вспомнив свое обещание, Женька открыл купленные лекарства и выпил горсть разноцветных таблеток. Если уж вы от нервов, так успокаивайте!

Посидел в тишине и полумраке и действительно успокоился.

«Ну, и чего я так испугался? Подумаешь, мысли читаю. Многие экстрасенсы так делают. Деньги даже на том зарабатывают.»

Конечно, он понимал, что происходящее с ним — другое. И боялся думать, что же ему с этим подарком делать. И — какой будет цена.

Звук ключа в двери подбросил его с дивана. Он совсем не подумал о маме.

Мама вошла, тяжело неся сумки с продуктами. Женька бросился ей помогать, посмотрел машинально в глаза — и замер, как вкопанный.

Опухоль, третья стадия, неоперабельная. А она все знает, но не говорит, боится расстроить. Очередь на лучевую терапию, и тающая надежда увидеть внуков…

Женька стоял и плакал, обняв ее за плечи. Мама тоже плакала, потихоньку, гладя его по кудрявой шевелюре. Они простояли так долго, минут десять. Потом Женька опомнился — маме ведь было трудно стоять. Отвел ее в комнату, усадил на диван, сел рядом на пол, на ковер, положив голову ей на колени.

— Это Марина, конечно, тебе рассказала. Она ведь такая болтушка, ничего сохранить в секрете не может.

В голосе мамином не было осуждения. Она, как всегда, готова была оправдать весь мир, не говоря уже о разведенной Маринке в регистратуре. Мама вспомнила и забеспокоилась вдруг:

— А что же тебе сказала врач? Был на приеме? Делал анализы?

Женька, как мог, успокоил ее, сказал, что все проблемы — от нервов, показал даже лекарства. Мама поверила и успокоилась.

Попробовал посмотреть на себя, мысленно, и получилось. Да, здоров, как бык, точнее — бычок.

Ему бы вернуться в спортзал, подкачаться, вернуть былую форму, набрать мышечную массу. Но где там! Работа по двенадцать часов в день, чтобы набрать переработками более-менее приличную зарплату, не оставляла ни времени, ни сил на саморазвитие.

Выходные выпадали редко, в середине недели, да и с тех частенько выдергивали подменять заболевших.

Контингент в охранной фирме здоровьем не блистал, работали в основном пенсионеры и не нашедшие себя, безъязыкие репатрианты. Не всем давался иврит. Кто помоложе и поздоровей — уходили в грузчики.

Евгений выглядел среди остальных белой вороной — с языком, после армии. Но был у него один недостаток — отсутствие амбиций. Он не спорил с начальством, не рвался на повышение, и потому оставался год за годом рядовым охранником, безотказной тягловой лошадкой.

В армии это его качество ценили и уважали, даже предлагали остаться на сверхсрочную, окончив офицерские курсы. Но Женька не мог и не хотел никем командовать.

Евгению вполне хватало мамы, дома и книжек из библиотеки. По вечерам он читал, а на работе — вспоминал и обдумывал прочитанное.

На службе он научился вполглаза сканировать обстановку, на автомате глазами проверять сумки и металлоискателем — одежду. Наметанный глаз скользил по безопасным привычным лицам, останавливаясь только на необычных.

Женька и сам не знал, как ему это удается, но инстинкт не подвел его ни разу. Дважды он сумел остановить нехороших людей на входе, и оба раза — без криков и шума. Он заранее их отмечал и успевал нажать бесшумную кнопку тревоги еще до того, как нехороший человек подходил к входной двери.

Его ставили в пример и хвалили, после второго раза даже премировали бесплатным круизом на теплоходе по морю.

Офицеры из службы безопасности долго выпытывали секрет такой наблюдательности, но махнули рукой, ничего внятного не добившись. И остался Евгений на боевом посту, охраняя хороших людей от нехороших.

Они просидели весь вечер с мамой на кухне, за чаем. Мама переживала не за себя — за него. Как же он теперь будет, один, без нее, без присмотра, заботы? Женька успокаивал маму, расписывал слышанные, читанные, придуманные чудеса медицины, а сам лихорадочно думал о помощи.

Увиденное им не оставляло сомнений, но ведь всегда есть надежда на чудо…

Женька похолодел. А что, если этот его дар оплачен болезнью мамы? Он даже зажмурился от внезапного ужаса, но тут же отмел эту мысль. Болезнь продолжалась уже много лет, не выявленная вовремя, и к его способностям отношения не имела.

Назавтра маме нужно было ехать в больницу, начинать курс облучения. Женька вызвался сопровождать ее — зря, что ли, получил больничный?

Мама не возражала. Она стала совсем слабенькая, и действительно нуждалась в помощи.

Ночью Женька не спал, глядел в потолок, думал. О боге, о жизни, о людях. Так много вопросов, и так много ответов. Но, если ответов много, значит, нету единственно правильного…

В больнице ему стало хуже. Поле зрения сжалось в яркое пятно, трудно стало читать надписи и указатели. Он водил головой вправо и влево, читая по буквам, и чувствовал, как мама начинает волноваться уже за него, а не за себя.

Найдя, наконец, нужное отделение, он с облегчением сдал маму русскоязычным медсестрам, а сам уселся на жесткий стул, откинулся затылком на стену и закрыл глаза. Ровный шум кондиционеров, успокоительные таблетки или бессонная ночь тому причиной, но он задремал. Что ему снилось, Женька забыл, а проснулся оттого, что сестричка трясла его за плечо.

— Вам плохо? Что с вами? Как вы себя чувствуете?

— Нет, спасибо, со мной все в порядке!

Как Женька ни отводил глаза, но ему пришлось ответить на пытливый взгляд сестры. Карие глаза, шатенка, симпатичная.

Звать Таней, почти тридцать, сыну восемь, медучилище в России, бывший муж живет с бывшей лучшей подругой, на соседней улице. Проблемы с почками, о которых старается не думать, болезненные мозоли, застой крови в малом тазу…

— Вы плакали во сне. У вас что-то болит?

Она смотрела на Женю требовательно, ожидая исчерпывающих объяснений. Он улыбнулся. Врать, так врать!

— Приснилось мне, что я в пионерском лагере. Двухэтажные корпуса, линейка с горном, купальня на быстрой речке…

Евгений описывал максимально точно самые ее счастливое воспоминания — школа, подруги, лето, беззаботная радость жизни. Ему хотелось согреть эту не слишком счастливую девушку, передать ей часть своего тепла, окутать своим сочувствием, пониманием.

Кажется, у него получилось. Таня смотрела на него ошарашенно, открыв рот. Хотела что-то сказать, но передумала, вскочила — она сидела перед ним на корточках, и зашуршала накрахмаленным халатом по коридору.

По ночам гладит для смены, как привыкла в училище, со стрелками — вспомнил Женя. Он встал, подошел к посту сестер. Не поднимая взгляд от монитора, Татьяна оттарабанила ему сроки процедуры и ожидания.

Женька смотрел на нее и видел, как она множится в перспективе, как в зеркалах, в шеренгу прежних ее воплощений.

Они стоят один за другим, мужчины, женщины, всех рас и народов, такие разные, но вместе с тем неразрывно единые с этой сурового вида женщиной. Неудивительно — первым в строю стоял военный, офицер, англичанин, с кепи и стеком в руках. Не думая, почему он так делает, Женька выпалил:

— А я слышал сегодня новость по армейскому радио. Израильская армия объявляет набор медсестер из-за нехватки специалистов. Хорошие условия, зарплата, пенсия, жилье, и принимают до тридцати лет включительно. По моему, как раз для вас!

Он успел увидеть, как вспыхивают у девушки щеки, и отвернулся, пряча глаза.

— Как? Как вы узнали?..

— Просто подумал, что таким аккуратным и бравым в армии самое место.

Женька улыбнулся и вернулся на свой стул. Возможно, эта подсказка поможет девушке изменить судьбу. В любой армии хватает неженатых офицеров...

Зрение все ухудшалось. Открыв глаза через пару минут, он обнаружил, что видит через круглую дырочку, не больше монеты. Зато видно через нее было даже слишком много.

Евгений легко разглядел маму в подвале, рядом с невысокой аккуратной женщиной в зеленом халате и фартуке. Свинец, защита от излучений.

У женщины в фартуке резко выделялась внутри, в районе желудка, какая-то черная загогулина. Настолько чужеродно она выглядела среди прозрачных внутренностей, что Женька, не думая, что делает, протянул руку, схватил мерзость и бросил его на пол. И только растоптав паразита, понял, что стоит уже в подвале, в коридоре возле окна в процедурную.

Он посмотрел на маму, и у него защемило сердце. Было ясно, что процедура уже запоздала. Эх, если бы год, а лучше два года назад!

Впрочем, лучше бы ее вообще не было, этой мерзкой болезни. Женька задумался, глядя на опухоль. Она была слишком живая, выпивающая из организма все соки, но на другом уровне выглядела, как отвратительная рваная дыра в светящейся маминой ауре. Женька потянулся к ней мысленно. Хотелось схватить, сжать, вырвать, отбросить эту мерзость.

Его руку остановил кто-то. Он оглянулся. Остановивший его смотрел, не отрываясь, на Женькину маму. Потом он сказал:

— Если хочешь помочь — помоги, но только немного. Каждому надлежит пройти свой путь до конца.

Он взял Женькину руку, и от их сомкнутых рук протянулась дорожка света к худенькой фигурке, лежащей на выдвижной лежанке круглой громадной машины. Свет окутал мамину голову, плечи, руки, как светящееся покрывало. Мама вздохнула и расслабилась.

— Вот и прекрасно, хорошо, что вы успокоились, мы начинаем.

Женщина в фартуке распрямилась, облегченно вздохнула полной грудью, удивленно к себе прислушиваясь. Улыбнулась, нажала кнопку на пульте, и маму затянуло в машину. Та загудела, как шмель. Женщина наблюдала, иногда переключая что-то. Наконец, гудение прекратилось, и мамину голову освободили от захватов. Незнакомец выпустил Женькину руку и сказал:

— Ты подарил сейчас матери год своей жизни. То, что прибавилось у нее, у тебя отнимется. Хочешь еще ей помочь?

У Женьки перехватило горло, и он молча закивал изо всех сил, показывая, как сильно он этого хочет.

— А отдашь все новые способности, чтобы помочь матери? Согласишься стать прежним, ничем не примечательным?

— Да. С радостью!

Женька смог, наконец, заговорить. Он смотрел с надеждой и верой на своего визави, а тот неуловимо менялся. Перед Женькой опять стоял тот, кто наделил его даром всеведения.

— Невелика заслуга возжелать многого. Но суметь распорядиться подарком так, чтобы не причинить никому вреда, а только пользу, это уже черта зрелого духа. Бог любит испытывать лучших. Это испытание ты прошел достойно.

***

Женька лежал на спине, вспоминая свой сон. Или — не сон? Так много всего произошло, неужели ему все приснилось? Он спрыгнул с кровати и выбежал из спальни.

Мама хозяйничала на кухне, готовила ему завтрак. Шипели на сковородке гренки, шумел, закипая, чайник. Женька бросился к матери, обнял ее осторожно.

— Мамочка, родная, как ты себя чувствуешь?

— Да что это с тобой с утра, сон, что ли, плохой увидел? Все в порядке у меня. Только вчера за справкой ходила в поликлинику. Целую медкомиссию пришлось пройти.

— Какая комиссия, зачем, что за справка?

— Обыкновенная справка, в бассейн, о здоровье. Не все же мне дома сидеть. У меня там все подружки уже плавают, кому доктора разрешили. Будем соревнования среди пенсионеров устраивать!

Женька сидел за столом, упершись подбородком в ладони, и смотрел на маму, и не мог на нее налюбоваться. Все вокруг было счастьем, — и дом, и работа, и лето, и мама. Он вспомнил слова из ночного сна "Ты подарил сейчас матери год своей жизни!" и улыбнулся. Оно того стоило.

Картина Любы Гурович (Обсудить в ЖЖ)

Теги: , , , Категории: Библиотека, Нью-эйдж, Основные разделы, Тексты
Короткая ссылка на этот пост: https://vectork.org/?p=12699

1 комментарий

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.