Поэт Римма Запесоцкая

(Подборка Валерия Аллина)

Снимок Влада Соколовского

В переплетении над Временем
всех траекторий и орбит
моя судьба под общим бременем
гордынь, открытий и обид.
Под знаком Господа распятого
звезду пасхальную слежу
и в межреберье рану пятую
рукой дрожащей нахожу.
И пульсом бьется ощущение
конца истории земной.
И жизнь уходит, а прощение
ещё не выстрадано мной.
 

 

***
Моя единственная тема
как будто вышла на поток.
В моих словах одна дилемма,
в моих стихах один итог:
и неизбывная греховность,
и по иной земле тоска,
и Божьей милостью неровность
неповторимого мазка.

 

 

ЛИЦА
Смотрю в глаза и вглядываюсь в лица,
исследую бумаги хрупкий тыл…
Они живыми могут лишь присниться,
их взгляд на фотографии застыл.
Куда ж они ушли, родные люди?
Во мне не успокоился их дух…
Но незаконны все мольбы о чуде
и слишком робки зрение и слух.
Ужель от них остались только лица
и вечный лёг на души их покров? –
Нет, знаю я, что призрачна граница
друг в друга проникающих миров.
 

 

ИЕРУСАЛИМ
Я по его бродила мостовым
и умирала каждую минуту:
он был таким вещественно-живым,
мираж, в душе моей рождавший смуту.
По торжищу на Крестном на Пути
шаг каждый как пройти мне удавалось?
Прости мой грех, о Господи, прости,
что сердце у меня не разорвалось!
Его я в горней видела дали,
но потеряла в дольнем измереньи.
И вновь найти его в земной пыли –
на это не хватило мне смиренья.
1989 - 1991
 

 

ШПИЛИ
Я мимо вас хожу так много лет,
о гордые сверкающие шпили!
Меня почти совсем вы ослепили,
и потеряла я свой старый след.
Быть может, я пойму когда-нибудь,
как держат вас невидимые нити,
какою силой город вы храните,
на небеса указывая путь.
 

 

БОЖИЙ ГОРОД
Миг в городе Божьем на сломе эпох
и тысячелетий на грани…
И куст Моисеев еще не засох
на поле невидимой брани.
Здесь тридцать веков свой развеяли прах
и снова земля плодоносит,
и мир наш подлунный на всех языках
Творца здесь о милости просит.
Из камня пустыни тут строят дома,
грозят непрестанно соседи,
и Воля Небес проступает сама
в любом остающемся следе.
Еврейские буквы, арабская вязь
и рядом английский привычный —
такая кровавая, кровная связь
на вывеске самой обычной.
Блеск Мёртвого моря как явленный знак,
пульс космоса в каждой песчинке…
Даются тут силы рассеивать мрак
и крылья — ничтожной личинке.
1999-2000
 

 

***
Как я живу   негармонично,
как глупо, плохо я живу…
Блуждая в   мире безразличном,
Тебя на   помощь я зову.
Вся жизнь   моя как наизнанку,
но есть надежда у меня
проснуться как-то спозаранку
и, образ вечности храня,
опять войти в Твои пределы,
Источник сил,   Создатель мой!
Тогда смогу   окончить дело,
тогда найду я путь домой.
 

 

***
Творцом поставлена Игра,
где я, разумное творенье,
рождаю вновь стихотворенье,
как жизнь, на кончике пера.
И, как на шахматной доске,
Душа лишь пешка иль фигура.
Игра совсем не синекура,
и жизнь висит на волоске.
И нужно мне понять сквозь муть
потока смертного страданья
ответ великий Мирозданья,
Игры божественную суть.
 

 

* * *
Вот снова я по Лейпцигу бреду,
как будто бы в горячечном бреду.
Во сне ли это или наяву,
я разве здесь действительно живу?
Я плохо понимаю эту речь,
моей душе тут нечего стеречь,
и прошлого удушливая тень
покоя не дает мне каждый день.
Здесь памятники славы мировой
и город удивительно живой,
и столько любопытного вокруг –
всё это вижу я, очнувшись вдруг.
Но далеко мой настоящий дом,
и эта жизнь дается мне с трудом.
Я в Божий град мечтаю убежать,
В его земле хотела б я лежать.
 

 

***
Я твёрдо знаю только то,
Что не отменит смерть никто,
Есть лишь надежды луч –
Любовь и милость к нам Творца.
Он с нами – значит, нет конца.
Вот к тайне жизни ключ.
Едва сквозь мрак забрезжит свет,
Кто я – придёт ответ.
 

 

***
Когда приближается жизнь к завершенью,
тяжелые грешные дни
на чаше одной, на другой же – свершенья,
легки и прозрачны они.
Давно и упорно потомки Адама
иную реальность творят.
И краски, и буквы, и нотная гамма
включаются в этот обряд.
И смысла оттенки бывают полезны,
чтоб душу вдохнуть в матерьял.
И Врубель врубался в духовные бездны,
и Пушкин словами стрелял.
А кто-то находит источник в пустыне
и знает, что выше всего –
себя создавать как сосуд для святыни.
Но мир не узнает его.
 

 

* * *
Заметим вдруг, что жизнь, по сути, гамма,
и со смиреньем скажем мы: мерси.
Нас вверх по синусоиде программа
от ноты «до» ведет до ноты «си».
От верхней «до» путь долог или краток –
но мы дойдем до нижней «до», увы.
И в Книгу судеб как сухой остаток
войдёт от пары строчек до главы.
Вселенная рождается из гаммы,
с Творцом наш продолжается Завет,
и действие идет всемирной драмы –
рассвет, закат и будущий рассвет.
 

 

* * *
Всегда на мушке у судьбы,
всегда в Господней длани.
Мы дети Божьи и рабы
на жизненном экране.
Безумен наш подлунный мир:
в душе несовместимы
Освенцим, звёзды и Памир,
восход и Хиросима.
Качается земная ось
при буре-непогоде…
Так мало сделать удалось,
а время на исходе.
И нужно подводить итог:
кто я и что я значу?
Шагну я скоро за порог,
где будет всё иначе…
 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ «ПОСТИЖЕНИЕ»
В стихах Риммы Запесоцкой заново всплывает чувство бездны, с которой русскую поэзию сроднил Тютчев. Чувство, которое может принять облик страха перед бездной зла, дремлющего в душе, и облик страха перед бесконечностью пространства и времени, где тонет без следа наше «я». Это не болезнь, без которой лучше всего обойтись. Это боль, в которой рождается нечто великое, боль, ведущая к радости увиденного вечного света и к радости творческого мгновения, когда удается замкнуть параболу, летящую из ниоткуда в никуда, - в круг художественной цельности.
   Поэт погружен в свои внутренние проблемы. Но эти личные проблемы суть вечные проблемы каждой развитой личности – в юности, в зрелые годы, в старости. Сквозная метафизическая тема делает Римму Запесоцкую – говоря словами Цветаевой – «поэтом без истории».
                                                               Моя единственная тема
                                                               как будто вышла на поток.
                                                               В моих словах одна дилемма,
                                                               в моих стихах один итог –
                                                               и неизбывная греховность,
                                                               и по иной земле тоска,
                                                               и Божьей милостью неровность
                                                               неповторимого мазка.
     В том же году – снова, еще острее:
                                                               Бесконечно маленькая точка,
                                                               созданная в зоне мерзлоты,
                                                               на огромном дереве листочка
                                                               нету беззащитнее, чем ты.
                                                               Чуткая ко всем прикосновеньям,
                                                               раненная каждою бедой,
                                                               ты не прикрываешься забвеньем
                                                               и неравный принимаешь бой…
   Мартин Бубер, переживший страх бездны в 14 лет и едва не сошедший от этого с ума, сближает паскалевское (для нас – и тютчевское) чувство бесконечности со страхом Божьим. Оно действительно толкает к поискам смыслообразующего начала по ту сторону пространства и времени. Поиски веры начинаются с неверия в окончательность очевидного.
                                                               И пульсом бьется ощущение
                                                               конца истории земной.
                                                               И жизнь уходит, а прощение
                                                               еще не выстрадано мной.
     Когда были написаны эти строки, поэту было 33 года. Чувству разрыва времени, неожиданному прорыву в вечность «все возрасты покорны». Здесь особый счет начальных и зрелых лет. Зрелость – возвращение в мир пяти чувств, но с каким-то новым, шестым – чувством глубины.
     В средневековой китайской притче сжато пересказан путь к зрелости: «Сперва я не знал Учения и думал, что гора есть гора. Потом, познав Учение, понял, что гора – вовсе не гора. Но еще больше углубившись в Учение, я постиг: гора есть гора!» Мало кто проходит этот путь до конца. В православии это называется трезвением. Не житейским трезвым отличием предмета от предмета, а чувством вечности, вмещенным в сердце и пронесенным сквозь повседневность.
     Вера начинается с неверия в окончательность страдания и смерти. Неверие в неподлинное толкает к подлинной вере. До нее трудно дойти. Поэты, затронутые страхом Божьим, по большей части остаются на мучительном раздорожье, - без полноты неверия в мир обособленных вещей и без полноты веры в реальность Целого.
     «Всякая религиозная действительность, - пишет Бубер, - начинается с того, что библейская религия называет «страх Божий», то есть с того, что бытие от рождения до смерти делается непостижимым и тревожным, с поглощения таинственным всего казавшегося надежным».
     Только пройдя через этот страх, можно прийти к действительности метафизической поэзии. Стихи Риммы Запесоцкой неуловимо непохожи на плоды экзальтации и стилизованного вдохновения, наполняющие сегодня книжные полки. В них есть подлинность – подлинность лично пройденного духовного пути. Сквозь карамазовский ужас перед бездной зла пробивается отдельными всплесками, вспышками – чувство света, радость духовного опыта.
                                                               И вспышка на древе прозренья
                                                               мне новое знанье дала:
                                                               о, трижды блаженно забвенье
                                                               на самой вершине ствола.
     Когда я пытался написать о поколении, сложившемся в начале 80-х, я цитировал стихи Риммы Запесоцкой:
                                                               Икринки во враждебном океане,
                                                               летящие по ветру семена,
                                                               пронзенное бессмертием сознанье,
                                                               в который раз воскресшая весна…
     Пробиваясь сквозь хаос истории и повседневность суеты, поэт ищет свой предначертанный изнутри путь.
                                                               Боже, великой своей немотой
                                                               Дай мне не сбиться с Пути!
Григорий Померанц, 1994
(Снимок Влада Соколовского)
Категории: Библиотека, Поэзия
Короткая ссылка на этот пост: https://vectork.org/?p=3925

2 комментариев

Добавить комментарий для Аноним Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.