чувство любви к отечеству.
В.Г. Белинский
Большинство из нас с именем Михаила Николаевича Загоскина и его замечательным произведением впервые сталкивается при чтении «Ревизора». Помните, Анна Андреевна спрашивает Хлестакова, прихвастнувшего тем, что он еще и балуется пером: «Так верно, и «Юрий Милославский» ваше сочинение?»? Да, скромно соглашается Хлестаков, мое. «Ах, маменька, — перебивает Анну Андреевну дочь, — там написано, что это господина Загоскина сочинение». «Ах, да, это правда, это точно Загоскина, — спохватывается завравшийся Хлестаков. — А есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой».
Во время первого представления «Ревизора» эта сцена воспринималась куда острее. После памятного и шумного успеха «Юрия Милославского» этот диалог с головой выдавал невежество героев комедии.
Успех появившегося в декабре 1829 года романа Загоскина действительно превзошел все ожидания. По воспоминаниям современников, первый русский исторический роман о Великой Смуте 1612 года читали везде: и в гостиных, и в мастерских, и при дворе. Пушкин в письме поздравлял Загоскина «с успехом полным и заслуженным». Жуковский шутливо жаловался: взял в руки «Юрия Милославского» без намеренья читать — лишь присмотреться к авторскому слогу, да так и пристал до последней страницы. Даже из заграницы пришли поздравительные письма от Проспера Мериме и Вальтера Скотта. Читать дальше »
Категории: История
Тому горестному событию уж много лет. Когда один мой очень молодой и замечательный друг и плюс к тому коллега попал в реанимацию – его сбила на переходе машина. Он лежал в коме несколько дней. Коллеги, ученики, друзья – все пошли сдавать для него кровь, и кровью мы обеспечили всю больницу.
Тонкие нити плели какой-то странный, удивительно красивый узор. Он назвал их нитями, хотя к пряже они не имели никакого отношения. Они завораживали, притягивали, манили. Они текли, или вернее струились. Но не сверху вниз, как можно было бы ожидать от жидкости, а снизу вверх. Они не были жидкостью, не были краской, но переливались всеми возможными и невозможными цветами, оттенками цветов и оттенками оттенков. Из тончайших линий возникал рисунок, словно по раскручивающемуся белоснежному листу бумаги, незримый ветер гнал вверх крошечные капельки радуги. Не что-то вещественное, материальное, но существующие. Он понимал, что вся эта чУдная пестрота имеет ясный смысл. Но понять его не получалось. Для этого нужно было слиться с этим потоком, стать им. Он собрал всю волю в попытке проникнуть в тайну, и... Проснулся.
Как-то раз одной лошади понадобился психотерапевт. Конечно она обратилось к наиболее продвинутому специалисту в своём окружении. Это была старая, умудрённая годами лошадь. Можно было спросить у людей, но языка их она не понимала, да и кто же поймёт тонкости лошадиной души лучше, чем другая лошадь?