«Вектор духовности»

Татьяна Касаткина
 
Я здесь буду опираться на то, о чем уже написала в трех статьях («Пушкинские цитаты в поэме о великом инквизиторе», «Церковь и Государство» и ««Братья Карамазовы» как роман о счастливом браке»). Те вещи, которые там я прописывала подробно, проводя текстуальный и контекстный анализ, здесь я буду только упоминать для того, чтобы пойти дальше в интерпретации этой поэмы. И я бы повторила здесь некоторую очевидную истину, которая, к удивлению моему, оказалась не вполне очевидна, когда я говорила о ней применительно к «Дневнику писателя»: адекватно замыслу Достоевского интерпретировать «Великого инквизитора» возможно только в контексте всего романа.

Прежде всего это касается понимания великого инквизитора как соблазнителя. Достоевский недаром начинает свой роман с целого ряда умыканий невест, поддавшихся на ложный образ жениха (Аделаида воспринимает Федора Павловича как критически настроенного против неправильного состояния общества и человечества, стремящегося изменить порядок вещей, Софья – как своего спасителя и благодетеля – то есть, вообще-то, заметим, они приписывают ему черты Христа). Митя недаром произносит декламации из «Элевзинского праздника», чья завязка – в истории о похищенной Аидом невесте. Причем, когда Церера сходит вслед за похищенной Прозерпиной, она попадает туда же, куда попал Христос в поэме Ивана, - и куда Он, в общем, сходил в своем Рождестве, – в место, где «дымятся тел останки на кровавых алтарях», где человек пребывает «в унижении глубоком» - и Церера начинает преобразовывать человечество так, словно только для того и пришла, словно само человечество и есть ее похищенная ложным женихом-насильником дочь (как известно, Аид ложный супруг Коры, избавляемой в таинствах возносящим ее в высший свет Иакхом – сыном и супругом). Прочитать дальше